Дата размещения на сайте: 27 марта 2015

 

 

 

Георгий Константинович Жуков

МОИ ВОЕННЫЕ ГОДЫ

Начало.

Ранним утром 19-го июня 1941г, на одном из сквериков центральной части г.Кривой Рог, расположилась небольшая группа студентов Московского геолого-разведочного института (МГРИ), только что приехавших на первом трамвае со станции железной дороги. Вид у ребят был весьма плачевный: не выспавшиеся (всю ночь просидели на небольшой станции без света), вымокшие под дождём при посадке в трамвай, – нахохлившись как воробьи, сидели они на своих чемоданчиках в ожидании начала трудового дня в геолого-разведочном тресте.

Но молодёжи не пристало унывать. Дождь кончился, из-за туч выглянуло солнышко, на улицах появились люди, город встречал новый трудовой день. Начался он и в геологическом управлении. Ребята ожили, повеселели.

Через час оформление прибывших было завершено, и ребята стали разъезжаться. Группа из пяти человек (Наум Гершов, Георгий Жуков, Катя Нелюбина, Василий Сикач, Сергей Спирин) была направлена в Центральную буровую партию на рудник им.Артёма, расположенный в 2-х километрах от северо-восточной окраины города, в 6-8 километрах от центра.

Программа нашей первой производственной практики предусматривала 1,5 месяца работы на буровых установках и ещё 1,5 месяца – на проходке горных выработок.

Руководители предприятия нас ориентировали в основном на изучение производственного процесса, а не на работу: "Вы направляетесь в рабочие бригады в качестве дублёров, а не рабочих. Ваше дело наблюдать и изучать".

Но жизнь сурово скорректировала эти установки...

21 июня и в последующие дни я должен был работать в утреннюю смену с 7 часов до 16 часов без перерыва на обед и практически без выходных дней, так как процесс бурения скважины беспрерывный. Выходные дни приурочивались для каждой бригады (смены) к остановке скважины по техническим причинам на профилактику.

22 июня я пришел на буровую к 7 часам утра. Ребята работали во 2-ю и в 3-ю смены. В этот день они решили поехать в город купить газеты и кое-какую бытовую мелочь. Бригада наша спокойно работала, и вдруг, в середине дня, прибежали возбуждённые ребята и, перебивая друг друга, под грохот работающего бурового станка сообщили нам о начале войны, об обстановке в городе.

Вечером в рудничном поселке уже был организован местный отряд ПВО. Мои товарищи Наум Гершов, Вася Сикач и Катя Нелюбина приняли активное участие в его организации, не забыли и меня, рекомендовав на должность командира группы по дегазации. Так что, когда я пришёл в клуб, меня уже ожидала группа горняков, комсомольцев и местных жителей численностью около 30 человек. Сразу же приступили к рытью щелей и лёгких убежищ. В первые же дни нам подвезли оборудование и снаряжение: каждому противогаз, рукавицы, комбинезоны, шанцевый инструмент, носилки, медицинские сумки и другой инвентарь.

Мои первые впечатления этих дней: всеобщее возбуждение, огромный патриотизм, деловая обстановка, полное отсутствие какой-либо паники. Каждый старался внести посильную лепту в общее дело. На предприятиях и в районах города началась запись добровольцев. Следует отметить, что и в последующие дни во время дежурств и начавшихся занятий в группах гражданской самообороны дисциплина всех бойцов была очень высокой. Когда начались воздушные тревоги, все бойцы групп, кроме подземных рабочих, как правило, прибывали к месту сбора в клубе, а ведь иногда тревоги объявлялись по несколько раз в сутки.

Были, естественно, и другие впечатления – тяжёлые и неприятные. С первых же дней стали приходить сообщения о гибели на фронтах родных и близких криворожан, ну а мы – студенты – стали невольными свидетелями слёз, рыданий и горя жён, матерей и детей. Особо трагичным и широко обсуждаемым в городе и у нас на руднике событием было сообщение о большом количестве жертв в результате попадания нескольких бомб в железнодорожный состав с девушками, буквально на днях перед этим мобилизованными в армию в г.Кривой Рог и его окрестностях.

В конце июня, находясь на дежурстве в отряде ПВО, мы наблюдали в лучах прожекторов первый для нас вражеский самолёт. Как всем присутствующим хотелось, чтобы он непременно был сбит! Но двух-трёх прожекторов, которые его "вели", оказалось недостаточно, да и зенитных батарей в городе, видимо, было мало – они смогли произвести всего лишь несколько залпов.

Что касается нашей практики, то всё шло нормально. К концу июня каждый из нас вполне освоил бурение скважин, и работали мы в составе бригад в полной мере и с хорошей отдачей. А так как шла мобилизация, и рабочих не хватало, все мы оказались на рабочих местах, а не в роли дублёров.

22 июля мы получили сообщение о бомбардировке Москвы. Об этом рано утром нам сообщила жена главного инженера рудника, которая сама до замужества жила в Москве. Но она настолько была взволнована, что, вбежав к нам в комнату, с возгласом: "Ребята, Москву бомбили", – упала в обморок. Привели её в чувство, но подробностей она сообщить не могла. Так до вечера мы и пребывали в большой тревоге за родную Москву, за своих близких, пока не прослушали официальные сообщения по радио.

К середине июля в городе стала заметно оживляться эвакуация предприятий и учреждений, но воздушных налетов вражеской авиации на город до нашего отъезда не было, и обстановка, в общем, была нормальной.

В конце июля, простудившись на буровой вышке, я серьёзно заболел. С очень высокой температурой (под 40 градусов) меня отправили в больницу (здесь же на руднике). Диагноз – правосторонний гнойный плеврит. Облепили меня всего банками (штук 20). Через день стало легче: температура спала, но мучил кашель. Ребята сообщили, что буровые работы останавливаются, оборудование демонтируется. Договорились, что они меня одного не оставят и в Москву без меня не уедут.

На следующее утро лечащий врач в сопровождении главврача внимательно меня осмотрел и сообщил, что я ещё не здоров, но больницу закрывают, и он вынужден меня выписать. А ближе к вечеру пришли ребята, принесли мой чемодан и прямо из больницы мы направились на вокзал.

Выехать из г.Кривой Рог было не так просто. Регулярных пассажирских поездов уже не было. Пришлось ориентироваться на "попутные". Кто-то порекомендовал нам ехать на ст.Синельниково, где ещё могли проходить поезда крымского направления. Забрались мы на открытую платформу с продукцией "Криворожстали" – чугунными чушками – и поздно ночью тронулись в путь. Где-то под Днепропетровском долго стояли на высокой насыпи, т.к. город подвергся бомбардировке, и железнодорожный путь был повреждён. Но на следующий день всё же добрались до ст.Синельниково. Надежды на приобретение билетов сразу же пропали – станция забита желающими уехать, а поездов нет. Дежурный по станции шепнул нам, что на запасных путях стоит товарный вагон "пульман", который ночью попытаются прицепить к какому-нибудь составу до Харькова. Тихонько, чтобы не привлекать внимания, мы направились к этому вагону, но он уже был полностью забит людьми, двери плотно закрыты. С большим трудом мы всё же уговорили открыть двери и сумели втиснуться в вагон. Расположились тесной группой, потеснив окружающих, и уселись на своих чемоданчиках. Выйти из вагона было невозможно – назад не пустят. Так в страшной тесноте мы вынуждены были просидеть почти сутки. Ночью нас действительно куда-то прицепили. Раза два на стоянках нам удалось через верхний люк, который был, к счастью, у нас над головой, вылезти наружу и добыть воду.

Наконец, 5-го или 6-го августа прибыли в г.Харьков, где удалось достать билеты. И до Москвы мы ехали уже в нормальных условиях.

Ещё в поезде договорились на следующий день встретиться в институте, узнать обстановку и сразу же отправиться в военкомат. Как и следовало ожидать, институт оказался практически пустым – студенты всех курсов ещё не вернулись с учебных и производственных практик, а абитуриентов в этот год из-за войны было очень мало. Так что на месте были только некоторые сотрудники кафедр и некоторые преподаватели. Поговорить удалось только с членом профкома Семёновой. Как и когда решится судьба института – неизвестно. Пока готовятся к эвакуации. Профком просил нас принять участие в поездке коллектива института на оборонительные работы.

Поехали в военкомат. Там много призывников и мобилизованных. Попали к какому-то начальнику отдела, объяснили ему, зачем мы пришли. Он ответил: "Мы же вас не вызывали. Придет время – вызовем. Но чтобы не тратить время зря, давайте пройдем медицинскую комиссию". Наума Гершова и Сергея Спирина сразу забраковали. У меня комиссию смутила разукрашенная синяками от банок спина, но после прослушивания решили, что скоро всё пройдет. "Идите ребята домой, потребуетесь – вызовем".

Дня через два коллектив института, в том числе и мы, выехал на строительство оборонительных рубежей. От института набралось человек 150, а всего от Краснопресненского района выехало к месту работ несколько сот человек. Ехали поездом до ст.Алабино Киевской железной дороги. Объект строительства – противотанковый ров и эскарп на берегу р.Пехорка у деревни Алабино.

Получили шанцевый инструмент, конкретное задание по норме на каждого. Работа закипела. Работали дружно, с огоньком. Выполнив свою норму, помогали соседям. "Выложились" изрядно: руки в кровавых мозолях, всё тело болит. Однако возвращались домой в хорошем настроении с сознанием выполненного долга.

Каждый раз теперь, проезжая мимо ст.Алабино, я вспоминаю те далёкие дни и испытываю какое-то особое удовлетворение от мысли о том, что наш труд не пропал даром – оборонительных рубежей в Алабино враг не достиг, так как был остановлен на рубеже реки Нара, но Алабинский рубеж обеспечил в ноябре-декабре 1941г. нормальную работу штаба Западного фронта.

15 августа 1941г. советские войска оставили г.Кривой Рог. Узнав об этом, конечно, с горечью вспоминал своих новых друзей, оставшихся там. Как сложилась их дальнейшая судьба, где они теперь?

Несколько дней я провел дома. При каждой воздушной тревоге забирался на чердак нашего дома в Пестовском переулке, где стоял бак с водой и ящики с песком для борьбы с зажигательными бомбами. Но бороться с ними не довелось – на наш дом они не падали. Большей частью налёты авиации противника отражались на дальних подступах к Москве, но несколько раз я наблюдал бомбёжку некоторых отдалённых от нас районов Москвы (Дорогомилово, Тушино). Иногда доставалось и нам от осколков разорвавшихся снарядов зенитной артиллерии. По крайней мере, первый свист, или, точнее, шипенье осколков и глухие удары их о землю и более звонкие удары в железные крыши домов, я "имел удовольствие" ощутить именно на московской крыше.

На два дня я выезжал из Москвы в с.Хатунь Михневского района, где в пионерском лагере проводил каникулы мой брат Павлуша. Это был как бы прощальный визит перед долгим расставанием. Вернувшись в Москву, вскоре получил повестку явиться в военкомат с вещами 24 августа 1941г.

Сборы были недолгими. Накануне с сестрой Женей сфотографировался на визитку, сделал необходимые покупки, уложил вещевой мешок – вот и все сборы. С утра 24 августа снял в парикмахерской свою "шевелюру" (под машинку) и отправился на Красную Пресню в военкомат. Как отправляют призывников, я видел и раньше: раза два, будучи студентом, по заданию райкома комсомола дежурил и обеспечивал порядок на призывных пунктах. Но на сей раз в военкомате была иная обстановка: оживлённо было только там, где шла запись в добровольцы и работала медицинская комиссия. Во дворе никаких групп и оркестров. Направили меня к дежурному офицеру, вручили запечатанный пакет с личным делом и проездной литер и предложили сегодня же отправиться с Павелецкого вокзала к месту назначения в г.Ефремов Тульской области. Вернули мне мой паспорт и военное свидетельство, выданное институтом в 1938г. (освобождение от призыва).

Поехал на вокзал, оформил проездной билет. Поезд отправлялся поздно вечером, так что у меня было несколько часов свободного времени. Позвонил на работу сестре Жене, она попросила приехать к ней. Пообедали в столовой, а по окончании рабочего дня поехали домой. Ещё несколько часов домашней обстановки, прощание с мамой и на вокзал. Утром 25 августа я был уже в Ефремове.

 

Гор. ЕфремовТульской обл. 95-й ЗСП

Городок небольшой, казармы 95-го запасного стрелкового полка Московского военного округа, куда я направлен, разыскать не представляло труда, и через пару часов мы (оказалось, что с этим же поездом приехал ещё один призывник из Москвы) направились в Учебную команду № 2 этого полка, располагавшуюся в 2-х километрах от города в лесу на берегу тургеневской реки Красивая Меча.

Учебная команда – это пересыльный пункт, и на тебя смотрят как на "временщика". Поэтому и соответствующее отношение: обмундирование сильно поношенное, разношерстное, вооружение – учебные или очень старые винтовки. Командиры среднего звена (взводов, рот) – призванные из запаса, не очень обученные и совсем неопытные. Отношение к нам, курсантам, абсолютно безразличное. Ну а младшие командиры, как правило, кадровики – полуграмотные парни, готовые на всё, чтобы выслужиться и избежать отправки в действующую армию. Состав же курсантов – в основном добровольцы из числа студентов и преподавателей московских институтов, а также учащихся старших классов средних школ Смоленской, Калужской, Брянской областей, оккупированных немцами. "Дедовщины", как таковой, не было, но издевательств и грубостей со стороны младших командиров по отношению к курсантам было предостаточно. Условия быта – как на фронте: приземистые, огромные землянки с земляными нарами, рассчитанные человек на 30-40 (весь взвод), умывальники на 15-20 сосков, площадка для построения, два деревянных сооружения (кухня-столовая, каптёрка и штаб батальона). Вот и всё хозяйство учебной команды (батальона).

Ежедневно по 10-12 часов занятия. Питание терпимое, но сытым никогда себя не чувствуешь. Если промокнешь (а на дворе сентябрь!), сушиться негде. В общем, условия далеко не райские. А ожидание дальнейшего назначения или отправки затягивалось до 1,5-2 месяцев.

Первые дни все невзгоды я делил с Вячеславом Калабуховым, прибывшим из Москвы вместе со мной, но затем я нашел здесь своих однокурсников по институту, а также соседа по месту жительства в Москве Владимира Васильева. Так что одиночества я не испытывал. К тому же, были в этой тяжелой ефремовской жизни и приятные моменты: получение писем-весточек из дома, построения, на которых оглашались приказы об отправке курсантских групп в училища или о возвращении к учёбе в институтах (студентов 5 курсов некоторых институтов), выезды на сельхоз работы в колхоз по воскресным дням.

Я очень любил в погожие осенние вечера слушать хоровое пение латышских стрелков, располагавшихся военным лагерем метрах в 400-500 от нас на берегу Красивой Мечи. Прекрасно пели!

Умудрялись мы также иногда приятно провести короткое время и на занятиях в поле, например, погреться у костра, подсушиться и даже попечь и поесть картошку!

Здесь, в запасном полку, нам зачитали Постановление ГКО от 16 июля 1941г., подписанное Сталиным "О привлечении к ответственности и наказанию командования Западного фронта за плохое командование и развал фронта". Это сообщение на всех, и на меня в том числе, произвело тяжелое впечатление.

А между тем наступил октябрь месяц. В 1941г. он был очень холодным, уже в первой декаде выпал обильный снег. Для нас это был довольно тяжелый момент, так как практически ни у кого не было нормальной обуви. Правда выдали теплое бельё, шапки-ушанки и рукавицы, но всё это б/у, а главное, ноги постоянно были мокрыми.

И вот 12 октября поступила команда подготовиться к многодневному маршу. В этот же день мы двинулись по просёлочным, заснеженным дорогам в северном направлении. Естественно, переход этот был тяжелым испытанием. Каждый день мы делали по 30-40 километров, плохо было с питанием (в основном на сухом пайке, без кухонь) и неорганизованными ночлегами.

Колонна наша растянулась на несколько километров, а дни короткие, так что дневной марш заканчивался уже в темноте. Наш путь пролегал через города и райцентры: Ефремов, Богородицк, Узловая, Серебряные Пруды, Зарайск, Луховицы, Коломна, Егорьевск, Куровское, Орехово-Зуево, Покров, Петушки, Владимир (общая протяженность около 500 километров).

Движение колонны от Луховиц проходило по шоссе или полевым дорогам, но уже при отсутствии снега. Идти стало легче. Когда вышли на рязанское шоссе и двинулись в направлении Москвы, многие подумали, что нас направят на защиту Москвы, но когда от Коломны свернули на Егорьевск, стало ясно, что эти надежды тщетны.

30 или 31 октября колонну остановили в районе г.Петушки, выстроили на обочине – значит, будет какое-то объявление. Через некоторое время появился незнакомый полковник и, внимательно вглядываясь в лица курсантов и задавая разные вопросы, отобрал человек 150-200 (в том числе и меня), и уже плотной колонной (строго было указано, чтобы никто не отставал) нас повели дальше в г.Владимир. Так я оказался с 1-го ноября 1941г. во Владимирском пехотном училище (в дальнейшем – ВПУ).

 

Гор.Владимир.Пехотное училище

В течение 2-3 дней были решены все организационные вопросы, в том числе и бытовые, и с 3-го ноября мы приступили к регулярным занятиям, а 5-го ноября в торжественной обстановке, чистенькие, в добротном новом обмундировании, с личным оружием (винтовки) в руках, под звуки оркестра мы принимали Военную присягу. Присутствовало, естественно, командование училища и весь личный состав. Начальник училища полковник Санковский поздравил нас с принятием Присяги, после чего состоялся парад с торжественным маршем. Опытные курсанты – без пяти минут офицеры – продемонстрировали свою выправку и строевой парадный шаг, ну а завершили парад мы, новички. Конечно, мы старались изо всех сил, но строевой шаг у нас не получился – усталость и истощение давали себя знать, ноги никак не слушались, они не шагали, а волочились.

Когда из плохих, тяжёлых условий попадаешь в иную хорошую, а то и просто нормальную обстановку, всё плохое быстро забывается. Так было и у нас. Вся наша курсантская жизнь протекала в основном в одном из корпусов. Нижние два этажа – спальные помещения (большие комнаты с высокими потолками и двухъярусными железными койками). Третий этаж – учебные классы, Ленинская комната и комната отдыха. Все корпуса с центральным отоплением и водоснабжением. Столовая и клуб – в отдельных зданиях, расположенных практически рядом (даже в сильные морозы ходили в столовую только в шапках, без шинелей).

Помимо учебных занятий, курсанты 2-4 раза в месяц несли караульную или гарнизонную службу, а также наряды внутреннего распорядка (дневальные, дежурные и т.д.). В большинстве случаев выполнение этих обязанностей связано с длительным (многочасовым) пребыванием в полном одиночестве на посту или в казарме, когда остаешься наедине со своими мыслями. Обычно я коротал эти часы, восстанавливая в памяти ранее заученные стихи. Признаться, я никогда не увлекался поэзией, но всё же со школы знал наизусть 1,5-2 десятка стихотворений Пушкина, Есенина, Маяковского и др. Вот они-то и помогали мне коротать время при несении караульной службы. Пока "продекламируешь" про себя весь этот запас (иногда и с повторением), глядишь, время пребывания на посту и прошло. Не случайно многие из этих стихотворений до сих пор сохранились в моей памяти.

Организационно ВПУ было построено по полковому принципу: батальон-рота-взвод-отделение. Основная учебная единица – взвод, учебная и бытовая – отделение. Учебный процесс проходил, в общем, нормально и подробно его описывать нет необходимости, но на некоторых его особенностях и эпизодах следует остановиться.

Прежде всего, о нагрузке, о выполнении учебной программы. В мирное время подготовка среднего командного состава Красной армии определялась 2-3 годами (в зависимости от специализации). Мы должны были обучаться 6 месяцев и охватить (по содержанию) всю программу мирного времени. Поэтому продолжительность занятий составляла 10-12 часов в день. Для обучения использовались все виды нарядов караульной и гарнизонной служб. Сокращены были некоторые виды обучения (общая физическая подготовка, противохимическая защита, топография и др.). Упор был сделан на боевую подготовку, стрельбу из всех видов оружия и развитие практических навыков (ведение рукопашного боя, умение правильно командовать и.т.п.).

Очень много времени доводилось нам проводить на стрельбище, которое находилось сразу же за городом вдоль железной дороги Горький-Москва. Несмотря на то, что стрельбище – это большое поле, открытое всем ветрам, мы любили эти занятия, так как они были и интересными, и содержательными. К тому же, мы здесь могли судить и о положении в Москве, наблюдая бесконечные вереницы поездов из глубин России с резервами и вооружением и частые санитарные эшелоны, идущие в обратном направлении. Иногда, случалось, эти поезда останавливались вблизи нашего стрельбища, и мы получали возможность пообщаться с ранеными и узнать "самые свежие новости".

Самым важным событием за время пребывания в ВПУ явилось зимнее наступление советских войск на фронтах. Ведь около 90% курсантов ВПУ на тот момент составляли москвичи и жители западных районов страны. Один за другим освобождались города Козельск, Сухиничи, Дорогобуж и др., откуда были родом многие курсанты. Через некоторое время стали приходить оттуда письма. Сколько новых тем для обсуждения на перекурах! Ну а у москвичей появилась возможность встречи с родными.

А время незаметно пробежало. В апреле мы уже начали сдавать зачёты и экзамены. В конце апреля (в двадцатых числах) нам объявили, что не исключено участие ВПУ в первомайском параде в Москве. И началась муштра! Каждый вечер по два-три часа мы вышагивали строевым шагом по мокрому, тающему снегу на площади перед Успенским собором г.Владимира с винтовками "на плечо" и "на руку". Готовились старательно, до пота! Но выезд не состоялся, парада не было.

1 мая провели в училище, а вечером 3-го мая – общее построение, оглашение приказа о присвоении нам званий, торжественный прощальный марш, железнодорожный вокзал и погрузка в вагоны.

Утром 4-го мая немного помятые и сонные мы выгрузились на ст.Москва-товарная в Карачарове и бодрым маршем, в сопровождении пока ещё своих командиров, зашагали по улицам просыпающейся Москвы. С каким волнением я рассматривал так хорошо знакомые с детства улицы родной Москвы: Абельмановская застава, Таганская улица, родная и близкая Таганская площадь, Валовая улица, Зацепа, Добрынинская пл., Б.Серпуховская улица, Даниловская застава. И всё это осталось за воротами Чернышевской казармы! Карантин!

Чернышевские казармы для нас – очередной пересыльный пункт. В казармах размещалась какая-то часть, но один из корпусов использовался как распределитель офицерского состава. Огромные комнаты вмещали несколько десятков железных кроватей с жесткими матрасами и больше ничего. Ни начальников, ни командиров, ни старших групп – никого нет. Информации тоже никакой нет. Только периодически, часа через 2-3 появляется дежурный из штаба и называет несколько фамилий. Названные уходят и через полчаса-час возвращаются небольшими группами, забирают свои скромные пожитки, прощаются с товарищами и исчезают.

На следующее утро какой-то солдат с проходной называет мою фамилию и сообщает, что у резервных ворот со стороны Люсиновской улицы меня ожидает сестра. Выхожу во двор, разыскиваю ворота и через щель запертых на замок ворот вижу Женю и Павлушу. Свидание короткое, но главное – дома всё в порядке. А через 2-3 часа при очередном появлении дежурного штаба называется и моя фамилия. В эту же группу попадают и еще четверо наших ребят. Получаем пакет с личными делами, денежный, вещевой и продовольственный аттестаты, проездные документы. Указывается пункт назначения – г.Алексин Калужской области – и номер войсковой части, старший группы – Буханов.

В Тулу приезжаем ранним утром. Вокзал разбит, кругом разрушения, не сразу найдешь кассу или дежурного по вокзалу, военного коменданта. Через некоторое время выясняется, что поезда из Тулы на Алексин ещё не ходят – где-то идут восстановительные работы. Просим военного коменданта выяснить, как добраться до Алексина. Долгие звонки. Наконец нам отвечают: проехать можно только через Калугу. Возвращаемся в Москву. Едем на Киевский вокзал, оформляем билеты на Калугу. Опять разъезжаемся по домам. Я успеваю дома пришить к петлицам гимнастерки и шинели самодельные (из красного сукна) знаки отличия, соответствующие военному званию "лейтенант". Ещё раз расставание дома, на сей раз более спокойное, и через некоторое время мы в Калуге, а затем и в Алексине (это уже 9 или 10 мая).

 

Гор.Алексин. 15 гвардейская стрелковая дивизия.

На одной из тихих, живописных окраин Алексина разыскиваем штаб нужной нам войсковой части. Это оказалась 15-ая гвардейская ордена Ленина и ордена Красного Знамени стрелковая дивизия (далее – 15гсд). В отделе кадров штаба дивизии с нами обстоятельно беседуют, знакомят с историей дивизии. Дивизия была сформирована в 1939 году в г.Горьком как 136-я стрелковая дивизия, участвовала в 1939-1940гг. в боях в Финляндии, награждена была орденом Ленина, 13 её воинам присвоено звание Героя Советского Союза. Затем дивизия доформировывалась и дислоцировалась в Армении. В 1941 году участвовала в боях северо-западнее г.Мелитополя в Донбасской оборонительной операции (сентябрь-ноябрь), Ростовской оборонительной (ноябрь) а затем наступательной (ноябрь-декабрь) операциях. За успешные действия в этих операциях дивизия в феврале 1942г. была преобразована в 15-ю гвардейскую стрелковую дивизию. В г.Алексин 15гсд прибыла на отдых и доформирование. Командир дивизии – генерал-майор Василенко Ефим Иванович. Дивизия находится в резерве Верховного Главнокомандования.

После собеседования каждый из нас получил назначение. Меня определили на должность командира пулемётного взвода Отдельного учебного батальона. Вручили соответствующее предписание, рассказали, как найти место дислокации подразделения и пожелали успехов. Через час я уже находился в окружении своих новых начальников и товарищей по оружию.

На следующее утро было общее построение батальона перед выходом на занятия, и я получил возможность увидеть весь командный состав батальона. Состав довольно разнородный, но в целом коллектив хороший. Командира батальона пока не назначили, исполняет обязанности заместитель по строевой части капитан Трушин. В дивизии он еще с 1939 года, награждён орденом Красного Знамени, в учебный батальон только что назначен, чувствует себя не очень уверенно. На сей раз капитан Трушин решил дать временное указание о введении в обращение между курсантами и командирами слова "гвардеец" (капитан-гвардеец, курсант-гвардеец и т.п.), мотивируя это отсутствием указаний свыше. И, надо сказать, такое разъяснение по этому вопросу вскоре было получено: 21 мая 1942г. для военнослужащих гвардейских частей был учрежден нагрудный знак "Гвардия" и новые военные звания: "гвардии сержант", "гвардии майор" и т.п.

Сразу же после батальонного построения состоялось первое знакомство с вверенным мне подразделением. Третий взвод пулеметной роты был задержан на плацу (просто часть не засаженного ничем поля со следами прошлогодних грядок), и командир роты представил курсантам их нового командира. На меня смотрели 25-30 пар любопытных глаз. Боже мой, какие же они все разные! Здесь и молодые бравые ребята, и старые бывалые воины (некоторые со следами ранений), но больше всего усталых, обветренных лиц с безразличным выражением глаз и грубыми, трудовыми руками.

По национальному составу во взводе преобладали русские (рязанцы, куряне, горьковчане), в числе других были несколько человек украинцев, два армянина, два сибиряка, один охотник из Коми. Примерно половина личного состава взвода участвовала в боях. Так что мне, новичку, предстояло много потрудиться, чтобы завоевать у этих людей авторитет и уважение.

С первого же дня начались регулярные занятия. Размещались мы на окраине г.Алексин, рядом была пойма р.Оки, редкие перелески, овраги, береговые кручи, так что местность вполне благоприятствовала практическим занятиям. Хуже было с вооружением – на весь взвод у нас был один станковый и два ручных пулемёта. Правда, винтовки были у каждого.

На занятиях основное внимание уделялось практике ведения боя в различных условиях, политической подготовке, рукопашному бою, в меньшей мере – строевым занятиям, сапёрному делу. Проводились также тактические занятия и учения в составе роты, батальона. Вскоре, на одном из тактических занятий мой взвод получил высокую оценку за удачный выбор и качественную подготовку огневой пулемётной позиции, оборудованной на крутом берегу Оки.

В город мы не ходили, разрушений не видели и войну никак не ощущали, а окружающая цветущая природа и тихая, мирная жизнь алексинских предместий, хорошо дополняли эту невоенную обстановку. Единственным напоминанием о войне был труп немецкого солдата в одной из стариц Оки, пропущенный и вовремя не захороненный похоронной командой. Мимо этой старицы мы часто проходили на занятия.

Здесь, в Алексине, я постепенно начал привыкать к табаку и водочке, выдаваемым по армейским нормам.

В первых числах июня 1942г. началась отправка частей 15гсд с железнодорожной станции г.Алексин. Рота разместилась в двух товарных вагонах одного из эшелонов. Ночью тронулись в путь. Прощай, гостеприимный русский городок Алексин!

Конечно, три недели моего пребывания в Алексине были весьма полезными: во-первых, удалось достаточно хорошо познакомиться с вверенным мне коллективом людей, в какой-то мере определить степень их готовности к выполнению тех или иных боевых задач и возможные трудности в общении с ними; во-вторых, проведенные за это время занятия, безусловно, принесли большую пользу, и ребята стали более общительными и деятельными, заметно укрепилась дисциплина; в-третьих, определился актив взвода, на который можно было опереться. Конечно, и сам я многому научился у бойцов. В общем, установилось полное взаимопонимание, и теперь предстояло закрепить всё это в новых, уже фронтовых условиях.

Переезд прошёл, в общем, нормально, без бомбёжек и других каких-либо неприятностей. Прибыли в Каменск-Шахтинский Ростовской области. Все пути забиты воинскими эшелонами. Оказывается, все это эшелоны 15гсд. Стоим несколько часов. Потом эшелоны начинают двигаться, но не на юг, а на восток, в направлении Морозовска, а на следующий день начинается выгрузка на ст.Белая Калитва Ростовской области.

Недалеко от станции, на берегу р.Калитвы, в лесу, останавливаемся, и поступает команда: все на строительство землянок. Расчищаем площадки, рубим лес, роем котлованы под большие землянки (на весь взвод). На это уходит 2-3 дня. Только закончили строительство, начали подготовку к занятиям (изготовление оборудования для рукопашного боя, скамеек, столов и пр.). Но приступить к занятиям не довелось – вновь погрузка в вагоны. Спешно, практически нигде не задерживаясь, эшелоны идут в направлении г.Залуйки Белгородской области.

На следующий день разгружались на ст.Уразово, километрах в 20 от г.Валуйки. Погода хмурая, идёт дождь. Но для нас это хорошо – авиация противника бездействует. Переезд и выгрузка прошли без происшествий.

Сразу же после выгрузки – ночной марш-бросок под дождём. Всю ночь на марше в кромешной тьме. Основное внимание на то, чтобы никто не отстал. Курить и разжигать огонь запрещено. Ноги по колено в грязи, шинели насквозь мокрые. Через каждый час – привал, но лучше бы их не было, так как в грязь и лужи или на мокрую траву садиться нет никакого желания.

Под утро – часовой отдых. Дождь перестал. Внешний вид у нас страшный. Все как поросята грязные и мокрые. Пытаемся хоть немного привести себя в порядок, отчищаемся и отмываемся. В мыслях добрым словом поминаем того, кто придумал солдатскую шинель из грубого серого сукна: подсохла, немного почистили, встряхнули – и опять как новая!

Двигаемся дальше по полевой дороге, идущей по дну большого оврага. Комбата Сикорского окружили офицеры, что-то рассматривают на карте. Подхожу и я. Оказывается, стоим на границе Белгородской области и входим на территорию Украины. Миновали с.Приколотное и вскоре, к концу дня, заняли оборону на подготовленном рубеже (готовые окопы) на окраине небольшого хутора.

По-видимому, авиация противника заметила продвижение нашей колонны, так как начался интенсивный артиллерийский обстрел наших позиций. Снаряды в течение 1,5-2 часов рвались в основном вдоль дороги, в 100-200 метрах от наших окопов.

Это было моё первое боевое крещение. Чувствовал я себя вполне спокойно, продолжая наблюдать за разрывами, обошёл весь участок обороны взвода, дал указания об организации наблюдения и подготовке к отражению возможной атаки противника.

Вскоре вызвал меня к себе командир батальона и дал боевое задание: подобрать группу в 10-12 курсантов и с наступлением темноты проверить, есть ли противник в расположенном в 2 км от наших позиций большом селе. По возможности, захватить пленных. Подобрал людей, рассказал о предстоящей разведке, проинструктировал, как надо подготовиться к выполнению боевой задачи. Через некоторое время проверил исполнение (чтобы не было ничего лишнего, не гремело, не стучало и пр.). В сумерках мы направились. Подошли к селу и метрах в 200-х залегли на огородах. Вначале было тихо, потом стал слышен шум моторов (машины и мотоциклы) на противоположной окраине села, чувствовалось, что там готовятся к ночлегу. В этот момент произвели несколько залпов наши "катюши". Снаряды рвались метрах в 500-х по другую сторону села. У нас ощущение от этих взрывов было не из приятных: а вдруг следующий залп будет по нашей окраине. Но "катюши" замолчали, в селе немного пошумели и|тоже успокоились. А время близилось к рассвету (ночи-то самые короткие). Пора было возвращаться.

Вернулись к своим позициям, когда уже рассвело. Доложил командиру батальона об обстановке, а ему, оказывается, уже поступил приказ отойти на новый рубеж обороны. Личный состав батальона получил уже суточный сухой паёк (вместо завтрака) и начал покидать позиции. Мой взвод также получил свою долю сухого пайка, но позавтракать не успел.

Мы двинулись вслед за батальоном. Вышли из хутора, перед нами открытый очень пологий склон, по склону вверх идёт полевая дорога, по которой метрах в 400-500 впереди нас двигается колонна нашего батальона. Чтобы ускорить движение нашего взвода, командую: "Шире шаг!". В это время в оставленный нами хутор въехали немецкие мотоциклисты и открыли по нашей группе огонь из автоматов. Расстояние между нами метров 400, и огонь для нас не так страшен. Однако командую: "Рассыпаться по склону и, прикрываясь огнём из винтовок, перебежками двигаться за батальоном". Командиры отделений меня поняли, организовали прикрытие огнём с последующим ускорением передвижения групп. Немцы, остановленные нашим огнём, нас не преследуют. Вскоре мы достигаем вершины этой пологой возвышенности и, спустившись в широкий овраг, догоняем батальон. Вот маленький эпизод: во время нашей перестрелки с немцами я вижу, как один из курсантов во весь рост шагает по полю, винтовка у него болтается на локте, а он, не обращая внимания на стрельбу, двумя руками держит и обгладывает полученную в сухом пайке селёдку. Подбегаю к нему с криком: "Почему не стреляешь?". Прожёвывая селедку, отвечает: "Винтовка сломалась". Выхватываю у него винтовку, загоняю в патронник патрон, стреляю в сторону немцев. Угрожаю нерадивому, что вторую пулю пущу в него. Он, подражая мне, с колена делает выстрел, другой. Кричу: "Теперь беги, догоняй отделение". Вот так – и во время боя учёба!

Через некоторое время выходим на новый рубеж и занимаем оборону.

В эти дни я был принят кандидатом в члены КПСС, но кандидатскую карточку получить не успел.

На следующий день вызывают к командиру роты. Получаю задание: на несколько дней весь мой взвод поступает в распоряжение штаба дивизии. Собираем манатки и направляемся в штаб дивизии, располагающийся в 2-3 километрах от передовой. Поступаем в распоряжение коменданта штаба. Часть людей забирают на постовую службу в отделах штаба, остальных – на прикрытие подступов к штабу. Своему заместителю поручаю хозяйственное обеспечение взвода (еду и прочее получаем из своего батальона). Сам остаюсь с большей частью взвода в обороне. Получаю конкретную задачу – перекрыть подступы к штабу со стороны переднего края обороны. Занимаем позицию на картофельном поле рядом с селом. Отрыли окопы, ведём наблюдение. С нашей позиции на горизонте хорошо видно село Белый Колодезь, где один из полков дивизии ведёт упорный бой с противником. Всё село окутано дымом, отчётливо слышна канонада.

А в нашем соседнем селе оставшееся население в массовом порядке режет свиней и на кострах у домов коптит свиные туши.

Как-то вечером к нашей позиции подъехал дивизион "катюш" и дал несколько залпов по противнику у с.Белый Колодезь. Во время одного из залпов что-то у них там случилось, и ракетный снаряд упал прямо на нашу позицию (к счастью, без взрыва). Любопытные ребята попытались подойти к месту падения, но бойцы миномётного расчёта оказались проворнее, сразу оцепили место падения снаряда и наших ребят к нему не подпустили. После залпа "катюши", как всегда, сразу уехали, а "сдача" от немцев досталась нам в виде артиллерийского двадцатиминутного налёта. И у нас, и в штабе дивизии серьёзных последствий этот налёт не имел.

Простояли на этом рубеже несколько дней, потом пришел вестовой из штаба дивизии с сообщением об очередном отступлении на новый рубеж. Таких перемещений в течение полумесяца было несколько, но они не превышали нескольких километров. Нам доставалось только в рытье окопов.

Но 30 июня немцы перешли в решительное наступление, и мы начали откатываться на восток в направлении г.Валуйки. На дорогах всё перемешалось. Если до этого при отступлении на дорогах путались отступающие части одной дивизии, то при отходе 2-6 июля на дорогах стали путаться части других армий и даже других фронтов. Именно в эти дни я узнал, что 15 гсд входит в состав 23 армии и что наш сосед справа – 13 гсд генерала Родимцева.

Перемешивание частей на дорогах приводило к полной неразберихе и крайне нежелательным последствиям – панике. Я помню только один случай установления порядка, когда на перекрёстке дорог в качестве маяка стоял представитель штаба фронта (комбриг) и оперативно направлял поток отступающих частей по нужным направлениям.

А потом произошло непоправимое – прорыв немцев на Воронеж и движение немецких танковых колонн на Россошь, что привело к полному окружению Юго-Западного фронта.

Более или менее организованно отход наших частей продолжался до рубежа р.Оскол (г.Валуйки). Я со своим взводом р.0скол перешёл по мосту у г.Валуйки. А через час-полтора этот мост был взорван. Как мне рассказали впоследствии товарищи (гвардии-лейтенанты Карякин и Белалов), колонна учебного батальона 15 гсд в этот момент была у моста. По другой сходящейся у моста дороге прорвались немецкие танки и мотопехота, отрезав часть колонны учбата. С другого берега ребята видели, как немцы окружили колонну.

На рубеже р.Оскол наши войска задержались всего на несколько часов. Штаб дивизии в это время обосновался в районе верховьев р.Айдар, куда через некоторое время добрался и я со взводом. На этом рубеже пробыли два-три дня. Серьёзных боев тут не было, бои, судя по канонаде, шли где-то на северном участке, под Россошью.

10-го или 11-го июля мне было дано указание из штаба дивизии двигаться в направлении ст.Митрофановка железной дороги Россошь-Миллерово. А до Митрофановки – километров 80! Не прошли мы и половины этого расстояния – на дороге, по которой двигались отступающие части 28 армии, стоит маяк (солдат с красной повязкой) и всех поворачивает на юг. На ст.Митрофановка уже немцы, двигайтесь на ст.Кантемировка. А это ещё 50 км!

Вот характерный эпизод из тех дней, когда мы пытались выскочить из "мешка". Серьёзных оборонительных сооружений на пути отхода наших частей я не видел. В одном только месте дорогу, по которой мы отходили, пересекла линия окопов, занятых свежими, судя по чистенькому обмундированию, силами какой то части. В окопах люди численностью до взвода, пулемётные позиции. Место для обороны по рельефу выбрано очень удачно: хороший обзор, перед линией обороны – открытая местность без укрытий. Вдоль дороги с беспокойным выражением лица бегает молоденький лейтенант, по-видимому, командир обороняющегося взвода, у каждого из проходящих офицеров спрашивает: "Вы куда, что там сзади, а что нам делать?" А нас проходит многие сотни людей, двигаемся ещё нестройными колоннами. Вполне очевидно, что это новый рубеж обороны, и задача обороняющихся – принять удар на себя, прикрыть отход потрёпанных частей фронта.

Примерно через час по обочине дороги, обгоняя нашу колонну, почти бегом, беспорядочной толпой отходит во главе с молоденьким лейтенантом взвод, который мы видели на рубеже обороны. Видимо, нервы у лейтенанта не выдержали и, не имея конкретных указаний от непосредственного начальника, он бросил рубеж и влился в поток отходящих войск.

Это уже паническое бегство!

 

Трудное дето 1942г.

С переходом на ст.Митрофановка мой взвод начал нести потери – с каждым днем стало увеличиваться число отставших. За месяц беспрерывных перемещений, недосыпания и недоедания люди просто потеряли силы – на нас стало страшно смотреть. Настроение у всех упадочное, безразличное. Ведь целыми днями на марше, по ночам – рытьё окопов (когда ещё успевали за штабом дивизии), питание – от случая к случаю, и в основном только сухим пайком.

Часть взвода – те, кто находился на постах в отделах штаба – уехала со штабом дивизии на машинах, а среди оставшихся со мной курсантов появились больные. Кончилось тем, что шесть человек безнадёжно отстали, и мы их потеряли. А задерживаться никак нельзя – угроза полного окружения неминуемо приближалась. Это ощущалось во всём. Возросла активность авиации противника. В течение дня по несколько раз приходилось рассыпаться по сторонам и прятаться в овражках, канавах и пр. Правда, зачастую авиация не обращала на нас никакого внимания, считая, по-видимому, обречёнными, а направлялась на тыловые объекты – железнодорожные станции, города, переправы и т.д.

С ужасом однажды утром я почувствовал, что и мои ноги отказываются мне подчиняться. Передвигаюсь с большим напряжением. Двигаемся в юго-восточном направлении, ориентируясь на ст.Кантемировка. Военной карты у меня нет, но в одном из сёл в брошенном доме правления колхоза среди разбросанных бумаг я нашёл административную карту Ростовской области масштаба 1:500000, вот она-то и пригодилась мне, так как нам предстояло пересечь всю Ростовскую область.

Не доходя 500-600 метров до какого-то села на дороге, выходящей из села в восточном направлении, вижу густую пыль. Это могут быть только танки. Сельская улица упирается в мост через реку, долина которой проходит справа от нас, на другом берегу реки – большое поле, простирающееся вверх по склону.

Через несколько минут отчётливо видим немецкие танки и бронетранспортёры с пехотой, направляющиеся вдоль сельской улицы к мосту, а между домов – беспорядочно мечущиеся фигуры наших солдат, которые проходили через село. Кричу ребятам: "К реке!"

Река неширокая, метров 15, оказалась в этом месте мелкой (по пояс). Переходим на другой берег, бежим вверх по склону. Вокруг нас уже свистят пули. Стреляют не только автоматы, но и пулемёты. Это уже опасно. Наконец достигаем водораздела и ускоренным шагом двигаемся дальше. Все живы и целы.

Зная, что ещё накануне канонада слышна была слева, справа и сзади, нетрудно понять, что теперь коридор, по которому мы двигались, захлопнулся, и мы находимся в полном окружении. Теперь надо двигаться, избегая больших дорог и крупных населенных пунктов.

Вместе со мной нас осталось девять человек, все с оружием, кроме меня. У меня только две гранаты "лимонки". По полю идти тяжело, тем более в мокром обмундировании, но всё же к полудню пять-шесть километров от реки остаются позади. Выходим к небольшой пасеке. Старик-пасечник угощает нас мёдом с хлебом, расспрашивает, так как не был в селе целую неделю, высказывает свои соображения, как нам лучше идти дальше. Благодарим старика и двигаемся дальше в юго-восточном направлении.

Моё состояние заметно ухудшилось. Ребята почувствовали, что я передвигаюсь с большим напряжением сил. Предлагают сделать носилки и тащить меня. Я не могу пойти на такое предложение – они измучены не меньше меня. Пересекая дорогу, видим неподалёку бричку, в которой сидит какой-то подполковник с "дамой". Ребята делают попытку остановить бричку, чтобы подсадить меня, но ездовой по указанию начальника пускает лошадей в галоп. Ребята даже собрались было стрелять, но я их, хотя и с трудом, но останавливаю. Идём через поле дальше.

Минут через пятнадцать видим, как та же бричка мчится по той же дороге, но в обратном направлении. Так удирают только от опасности. Значит, в восточном направлении по дороге немцы. Ребята успокаиваются и перестают упрекать меня за запрет остановить бричку стрельбой.

В поле видим какое-то одинокое строение, по-видимому, колхозный полевой стан. Значит, поблизости населенных пунктов нет. В надежде найти воду (мёд даёт о себе знать) идём к этому стану. Находим не только воду (колодец), но также печь и закрома с остатками муки. Ребята предлагают остановиться на отдых и испечь хлеба. Приходится согласиться с ними. Отдых, хотя бы краткий, очень нужен.

Мигом закипела работа, и через пару часов на столе появились не очень красивые и не совсем качественные (без дрожжей и соли) хлебные ковриги и, конечно, чай.

До рассвета отдыхали. Я принял решение дальше направить ребят одних во главе с гвардии-сержантом Колесниковым. Утром немного подкрепились чайком с хлебом. Я объявил им своё решение. Мне необходимо было 1-2 дня отлежаться. Дал возможность им обсудить ситуацию, оставив их на время одних. Через некоторое время, оставив мне две ковриги хлеба, получив мои подробные наставления – двигаться по ночам, избегая больших дорог и населенных пунктов и пр., – тепло и грустно простившись со мной, группа из восьми курсантов гуськом двинулась в южном направлении к Дону.

Итак, я остался один. Понимая, что здесь мне оставаться опасно, запасшись водой, я с большим напряжением воли двинулся вслед за ушедшей группой. Через некоторое время невдалеке заметил небольшой стог сена, сделал небольшое углубление в нем и крепко заснул. Через сутки-двое попробовал двигаться – острой боли уже не было. Решил потихоньку тронуться в путь (это было под вечер), ночью шел. Под утро подошел к какой-то речке и увидел группу людей, толкавших повозку через брод. Подойдя ближе, неожиданно обнаружил в этой группе знакомое лицо – гвардии-ст.лейтенанта Иванова, командира одной из рот нашего учбата. Он, оказывается, тоже в одиночку выходит из окружения. Остальные с повозкой – бойцы из другой армии. Здесь же, на переправе, я подобрал брошенную кем-то винтовку, бойцы поделились со мной патронами. Так я стал вполне боеспособным.

Естественно, дальше мы двинулись с Ивановым вместе. Поскольку непосредственной опасности не чувствовалось, мы решили двигаться и днём. На одной из дорог нас догнал тракторист на тракторе с прицепом, наполненным зерном. Он стал расспрашивать нас, как лучше проехать на Миллерово, куда он должен доставить зерно. Помочь ему мы советом не могли, а он согласился нас подвезти. Километров 10-15 мы проехали на этом транспорте, лёжа на зерне. К сожалению, наши дороги расходились – нам надо было переправляться на левый берег реки, вдоль которой мы ехали.

Ещё пару дней мы шли вдвоём. Потом, в одном из сел, куда мы зашли пополнить запасы еды и воды, встретили организованную группу таких же окруженцев, как и мы – человек 20-30 из разных частей во главе с лейтенантом. Группа двигалась по ночам (от заката до рассвета), днёвки проводила в подсолнухах (самое удобное место для маскировки) или в других подобных зарослях (кукуруза и пр.). За ночь группа продвигалась километров на 15-20. Для меня это было слишком много – спина и ноги всё время напоминали о себе. Вместе благополучно пересекли железную дорогу Россошь–Каменск-Шахтинский в районе станции Чертково, предварительно расспросив население о режиме патрулирования дороги немцами. Таким же образом пересекли и дорогу (шлях) Миллерово–Вешенская, воспользовавшись полуразрушенным мостом через р.Калитва. С этой группой я двигался 2-3 дня. Затем, безнадёжно отстав однажды ночью, вновь стал одиночкой.

Однажды на одной из дорог неожиданно появилась колонна кавалерийского казачьего корпуса (4 или 5кав.корпус, точно не помню), который накануне прорвался из окружения под г.Миллерово. Конечно, я воспользовался этим обстоятельством и целый день шел по дороге с этой колонной. Но они на лошадях, а я пеший. Перед вечером на колонну налетела группа, по-видимому, итальянских самолётов (у немцев таких бипланов я до этого не видел). Самолёты сделали несколько заходов, но не бомбили, а только обстреляли нас из пулемётов. Я нашел в себе силы отбежать метров на 200 в сторону и укрыться в овраге и даже сделать несколько выстрелов. Но вернуться на дорогу у меня уже не было сил. Решил переночевать здесь же в овраге.

Рано утром вышел на дорогу. Она была пуста. На обочине – несколько трупов лошадей. Снова я один. Навстречу едет одинокая повозка. Ездовой говорит: "Лейтенант не идите дальше, там немцы". Я не очень верю, спрашиваю: "А где же колонна?" Он на ходу бросает: "Немцы высадили десант, застали колонну врасплох и полностью уничтожили". И покатил дальше. Я остановился в растерянности, но, увидя в стороне от дороги в низине посёлок, решил дойти до него и узнать что-нибудь у населения. В это время меня обогнал раненный боец, я его спросил, не знает ли он, что впереди. Он только махнул рукой. Проехала мимо одинокая повозка. Я снова вышел на дорогу и направился вслед за повозкой. Вдруг на дороге поднялась пыль, а затем показались два танка. Я огляделся: вокруг ни одной канавки, до танков метров двести. Отбежал в сторону, упал в небольшую ложбинку. Повозка метнулась в ту же сторону, что и я. Один из танков свернул в сторону наперерез повозке, второй остановился на дороге перед раненным бойцом, раскрылся люк, танкист о чём-то спрашивает раненого. Я достал гранаты, изготовился к стрельбе, прицелился в высунувшегося танкиста (метров 60-70 от меня), и вдруг – выстрел, рядом с танком взметнулось облако разрыва. Оба танка быстро разворачиваются и скрываются за косогором. Выстрел был произведен из 45мм противотанкового орудия, судя по звуку, со стороны селения справа от дороги. Поинтересовался у солдата, о чём его спросил танкист. Танкиста интересовало, есть ли в селе артиллерия. Ответом был залп орудия. Значит, два танка – это разведка.

Я направился в село искать наших артиллеристов. Одна женщина рассказала, что в селе нет ни советских, ни немецких солдат. Ночью жители слышали сильную стрельбу в районном центре, в 4-5 км от их села (если мне не изменяет память, она назвала станицу Окосырскую). Утром пришла в село группа солдат с лейтенантом и с одной небольшой пушкой. Увидев на дороге танки, они выстрелили по ним, потом столкнули пушку в пруд и быстро ушли вдоль лесной посадки. Я направился в указанном на правлении, но не вдоль снегозащитной полосы, а метрах в 200-х от неё по заброшенному, заросшему бурьяном полю.

Через некоторое время со стороны станицы показался самолёт-разведчик. Он медленно, на высоте 15-20 метров от земли, начал облётывать поле вдоль снегозащитных полос. Вслед за самолётом на дороге появился танк, он медленно проехал вдоль одной из полос, остановился, выпустил несколько пулемётных очередей по лесной посадке, развернулся и уехал обратно в станицу. Я скрывался в бурьяне в 50-60 метрах от танка. Потом вышел к обстрелянной лесной полосе и более уверенно, особенно не таясь, пошёл вдоль неё. Пройдя два или три километра вдоль полосы, я обнаружил в укромном месте группу наших солдат, человек 12, во главе со старшим политруком. Солдаты называли его комбатом. Познакомились с ним. Оказалось, это группа вырвавшихся из окружения под Миллерово. У них было одно противотанковое 45мм орудие и два бронебойных снаряда к нему. Один снаряд они успели выпустить по танку, после чего вынули замок из орудия и всё бросили в воду.

Обсудили план дальнейших действий. Решили остаток дня двигаться вдоль лесных полос, оставляя в стороне занятую немцами станицу, а дальше двигаться только по ночам, днем отсиживаясь в подсолнухах. Так двигались 4-5 дней без особых приключений. Каждый день к нам присоединялись мелкие группы окруженцев. Требования к ним были небольшие: каждый должен иметь оружие и каждый должен строго подчиняться военной дисциплине.

А между тем, стало заметным приближение фронта: по ночам видны зарева пожаров, иногда слышны глухие раскаты взрывов. Были и новые происшествия. На одной из дневных стоянок наша группа расположилась во фруктовом саду с небольшим водоёмом недалеко от селения. Жители села попросили пристрелить одичавшую свинью, которая начала приносить большой вред. Наши ребята с удовольствием эту просьбу выполнили и приступили к варке свинины. Несколько человек хозяйничали у костра, а остальные, в том числе и мы с комбатом, расположились на отдых в тени фруктовых деревьев. Как нам позже рассказали кашевары, неожиданно из-за пригорка выехала машина (джип) с четырьмя военными в чёрной форме и необычных беретах. Машина остановилась у нашей кухни. Коверкая русские слова, а больше жестами, подъехавшие пытались выяснить у наших кашеваров, куда они идут, в совхоз Сталина? Кашевары согласно кивали головами, подъехавшие со словами "карош, карош" развернулись и уехали. Мы уже слыхали от населения, что в совхозе им.Сталина немцы организовали пункт сбора русских военнопленных. Из рассказа возбужденных кашеваров мы поняли, что это были итальянцы.

Приняв дополнительные меры для наблюдения за дорогами, ускорили приём пищи, сборы и ещё до наступления сумерек тронулись в путь. Последние дни состояние моё значительно улучшилось, двигаться я стал более свободно. Из собранных нами сведений мы уже знали, что в нижнем течении Дона у немцев было организовано несколько переправ через реку, в том числе, в Константиновке, в станицах Никольская и Цимлянская, расположенных через 30-40 км одна от другой. По рассказам местных жителей, наиболее удобной для скрытой переправы частью реки является район между Никольской и Цимлянской станицами, где много рыбацких селений и скрытых подходов к реке. Туда мы и нацелились.

И вот перед нами дорога из ст.Никольской к переправе. Но время опасное – уже светает. У самой дороги – курган, и комбат направляется на разведку на вершину кургана. Скоро он возвращается. Станица ещё спит, дорога пуста, но с церковной колокольни дорога может просматриваться до самой переправы. По ту сторону дороги – поле, через километр начинаются заросли кустарника, за ними в низине – населенный пункт. Решаем рискнуть и мелкими группами быстро пересечь дорогу, перебежать поле и скрыться в кустарнике. Через полчаса комбат и я с последней группой пересекаем поле и из-за кустов наблюдаем, как на дорогу из ст.Никольская выезжает первая колонна мотопехоты.

К нашему удивлению в населенном пункте, который комбат видел с кургана в низине (если не изменяет мне память – станице Камышеватской), расположился передовой отряд кавалерийской части 51-ой армии Южного фронта. Немного придя в себя от счастья после радушной встречи с жителями станицы, в сопровождении двух рыбаков идём к берегу Дона. Из зарослей камыша рыбаки выгоняют две большие лодки, и около 12 часов дня, при ясной солнечной погоде, без единого выстрела, мы в два захода переправляемся на другой берег Дона. Кстати, перед посадкой в лодки, на пойме реки наблюдали, как шофёр старенькой, видавшей виды полуторки, упорно сколачивал из брёвен большой плот, чтобы переправить на другой берег свою полуторку с каким-то грузом. Наша переправа заняла не более часа, и вот мы бодрым шагом, не таясь, направляемся вдоль берега реки. Помню, что дорога первое время шла среди больших, высоких тополей. Как было приятно идти по тенистой дороге днём. Ведь за всё время, пока мы находились в окружении, пройдя около 500 километров, я не видел ни одного лесочка (кроме лесопосадок), которые для окруженцев были бы так желательны, так полезны!

Дальнейший путь наш лежал в г.Зимовники, где находился штаб 51-ой армии.

Итак, из окружения мы выбрались! Вышли спокойно и просто. Но эти три недели (я считаю с 12 июля, когда наш путь перерезали немецкие танки, до переправы через р.Дон 29 или 30 июля), были очень трудными и тяжёлыми.

В то же время, ни на один день, ни на один час у меня не было сомнения в благополучном исходе. Имею в виду не только выход из окружения, но и вообще исход войны. Поэтому весь этот тяжёлый путь, включая и дни одиночества, у меня не было даже мысли об уничтожении документов, о переодевании и т.п. В своей пропитанной солью гимнастёрке, при самодельных знаках различия, с комсомольским билетом, временным удостоверением офицера и даже паспортом (который мне вернули в военкомате) в нагрудном кармане, я прошёл этот путь. В другом кармане хранились письма и фотографии дорогих мне и близких моему сердцу людей.

Правда, в кармане брюк лежали две гранаты из расчёта: одну во врагов, другую в руках – себя, но это на всякий случай!

От Дона до г.Зимовники – километров 60-70 по открытой выжженной солнцем степи, но для нас это теперь не расстояние. Через двое суток мы уже в штабе 51-ой армии. Сдаём оружие, идём на формировочный пункт. Меня направляют к какому-то начальнику. Полковник (или полковой комиссар) проверяет мои документы, обстоятельно расспрашивает, интересуется моей оценкой положения на фронте и причин поражения. Потом спрашивает, знаком ли я с приказом №227 наркома обороны. О таком приказе я не слышал. Достаёт из ящика стола приказ №227 от 28 июля 1942г. Я, увидев дату, отвечаю: "Как же я могу знать, приказ только что вышел". Улыбается: "Внимательно прочитай!" Я читаю, он прохаживается по комнате, даже на некоторое время уходит.

"Ну, как, познакомился? Что можешь сказать?"

Отвечаю: "Всё здесь правильно сказано, приказ нужный."

"Ну, хорошо. Сейчас мы формируем армейский заградотряд. Тебя направим туда командиром взвода."

Отвечаю: "Я – человек военный, обязан выполнять приказ".

Отряд формируется здесь же, в Зимовниках. Через час знакомлюсь с командиром заградотряда ст.лейтенантом Мартыненко, лет 40, только что, как и я, вышел из окружения, воевал в Донбассе. Сразу же знакомлюсь и с личным составом взвода. Состав разношёрстный, впечатления не производит, вооружение и обмундирование, экипировка, мягко говоря, весьма скромные. На следующий день из Зимовников отряд выступил по направлению на восток – опять наши части отходят в связи с прорывом противника под Морозовском и восточнее Ростова.

Мы вышли из Зимовников 2-го или 3-го августа и практически в этот же день штаб 51-ой армии вынужден был перебазироваться восточнее. В последующие дни сильно потрёпанные части 51-ой армии с боями отходили на северо-восток в направлении Заветное, Обильное на рубеж М.Дербеты – оз.Сарпа. Но мы об этом ничего, конечно, не могли знать.

На 6 или 7-ой день достигли с.Садовое – большое село с русским населением, но половина домов пустующие. Здесь мы должны были получить новые команды от штаба армии, но никого здесь не оказалось. Командир отряда решил здесь на сутки остановиться на отдых, комиссар отряда поехал к железной дороге Котельниково-Сталинград, чтобы выяснить, где находится штаб армии.

Разместились в двухэтажном пустующем здании школы. В школьной библиотеке много книг, выбрал для себя пару приглянувшихся. Привели себя немного в порядок, даже небольшую стирку и помывку устроили.

Через день снова в путь. Выяснилось, что штаб армии находится ближе к Волге, где-то в районе Чёрного Яра. Это от с.Садовое ещё километров сто с лишним.

Наконец мы добрались до штаба армии в пос.Хакр-Худук недалеко от с.Чёрный Яр. Но оказывается, что как заградотряд мы тут не нужны: стрелковые дивизии укомплектованы на 20-40%. Наших бойцов направляют в части, командиры остаются в резерве. Меня направляют в свою 15гсд – оказывается, был приказ Верховного командования офицерский состав гвардейских частей, вышедших из окружения, направлять в свои части. Для меня это неожиданный подарок!

Нигде не задерживаясь, по проторенной дороге устремляюсь к Сталинграду. Над городом висит огромное чёрное облако дыма от пожарищ. В пос.Средняя Ахтуба встретил тыловые части 57-ой армии. Здесь же нахожу отдел кадров 57-ой армии. Получаю официальное направление в 15 гсд и уже часа через четыре благополучно переправляюсь по мосту на остров Сарпа, а затем на пароме через Волгу прямо в г.Красноармейск, где без труда нахожу штаб 15 гсд и получаю направление в учебный батальон. Ну а несколько километров до с.Малые Чапурники, где располагается учбат, проблемы не составляют.

Вот так и произошло "возвращение блудного сына".

 

Город Сталинград. 15 гвардейская стрелковая дивизия.

Перед учебным батальоном поставлена боевая задача – перекрыть разрыв между частями во второй (резервной) полосе обороны дивизии от с.М.Чапурники до подножия Бекетовских высот. На 12 офицеров по фронту 500 метров обороны. Впереди в 500 метрах – немецкие позиции. После безуспешных попыток 21-28 августа прорваться к Сталинграду с юга через Красноармейск, противник на этом участке тоже перешел к обороне.

Мой внешний вид после двухмесячных скитаний по пыльным дорогам и степям под палящим солнцем, без мытья, с недоеданием, а порой и вообще без пищи, естественно, был ужасным: обросший (правда без бороды и усов, так как иногда всё же брился), худущий, в истрёпанном обмундировании. Поэтому, прежде всего надо было привести себя в порядок. Для этого я использовал несколько часов до наступления темноты, так как на позиции батальона можно пробраться только в темноте, что мне и предстояло сделать со старшиной и походной кухней.

Приехали в темноте на обороняемый участок. Докладываю о своём прибытии комбату, гвардии-капитану Радунскому, стоя на коленях, не входя в крохотный блиндаж (три человека в нём не поместятся). Получаю задание в течение ночи откопать стрелковую ячейку рядом с окопом гв.-ст.политрука Симонова, а в последующие дни оборудовать нормальный окоп.

В это время к кухне подтягиваются с котелками другие участники обороны. Надо запастись едой и водой на целые сутки. К кухне подходит Симонов. Вместе с ним направляемся на позиции, так что других ребят сразу увидеть не удалось. Посидели у его ячейки, поговорили немного, и надо приниматься за работу. Он указал мне место, где лучше расположить ячейку, и я начал копать.

Ну, и землица, надо сказать, сталинградская! Её и ломом не скоро разобьешь!

Часа через два я стоял уже по колено на дне будущего окопа. Симонов пошёл перекурить и поделиться новостями к соседям, метров 50-60 от своей ячейки. Автомат мой лежал на бруствере будущего окопа, я продолжаю усиленно копать. Вдруг чувствую движение рядом, поднимаю голову, воткнув лопату в землю, и вижу на фоне неба фигуру в плащ-палатке с направленным в мою сторону автоматом. Мой автомат – как раз у ног этой фигуры. В первый момент я решил, что это Симонов. Но фигура тихим голосом на немецком языке командует "руки вверх"! Немецкая разведка?! Мысль работает мгновенно – резко ударить его лопатой по голове! В последнее мгновение мелькает предположение: "А вдруг свой?", – хотя голос мне незнаком. Надо ударить не в голову, а по автомату! Все эти мысли пролетают на протяжении 1-2 секунд, а ещё через 1-2 секунды "враг" лежит на бруствере, а я сижу на нём, ухватив за горло обеими руками с намерением задушить, автомат его валяется в стороне. Из зажатого моими руками горла, вырываются сдавленные звуки, среди которых выделяется отборный русский мат! Через минуту прибегает на шум Симонов с ребятами. Сбитый мною "шутник" правой рукой обхватив большой палец левой руки, ползает по брустверу, ищет автомат и отлетевшую в сторону пилотку, а я сижу на бруствере и весь дрожу. Ребята помогают пострадавшему, затем дружно смеёмся. Пострадавший – гв.-ст.лейтенант Иванников, новый заместитель командира батальона. Недели три он ходил с забинтованной рукой – палец я ему чуть-чуть не перерубил.

На следующий день об этом небольшом происшествии узнал не только наш батальон, но и кое-кто в штабе дивизии. Теперь по секрету могу сообщить, что с этого момента я стал весьма популярным в коллективе, а некоторые деятели (например, гв.-ст.политрук Козин) старались размещаться на ночлег в одном блиндаже или доме со мной.

В течение 12-15 дней мы продолжали держать и совершенствовать доверенный нам рубеж обороны. Ночью бодрствовали, днём по очереди отсыпались. Приспособились рвать недозревшие помидоры и арбузы на огромной бахче, расположенной между нашими и немецкими позициями. Затем нас подменила другая часть, а мы перебрались в с.М.Чапурники.

В батальон стали поступать группы мобилизованных рабочих и служащих сталинградских заводов и предприятий, ранее имевших бронь от призыва в армию, а теперь разрушенных или остановленных. Состав этих групп был очень разнородный по возрасту, образованию, армейскому и жизненному опыту, здоровью, национальности, настроению и пр. Практически ни у кого не было военного опыта. На первых порах не было обмундирования – ходили в гражданской одежде. Не хватало оружия. У меня во взводе было 15-20 человек, а вооружение – один трофейный немецкий пулемёт МГ-34, 3 автомата, 5-6 винтовок и всё!

Мы оборудовали огневые позиции (окопы) на окраине с.М.Чапурники и проводили с временными курсантами регулярные занятия. Надо сказать, что относились они к этим занятиям очень серьёзно и сильно огорчались, когда что-то не получалось. От этих людей я впервые услышал о том, что на помощь Сталинграду с севера идёт армия Жукова. Я спросил, откуда у них такие сведения, и они с улыбкой отвечали: "Солдатское радио сообщило".

Оставшиеся дни сентября и весь октябрь мы занимаемся, в основном, пополнением частей 15-ой гсд личным составом. Наша задача: на фронтовых пунктах формирования резервов проверить боеготовность пополнения, его экипировку, вооружение и привести его в с.Б.Чапурники, где пополнение распределялось по частям и подразделениям дивизии.

Пополнение поступало, в основном, из Среднеазиатских республик, русских ребят было очень мало, в основном узбеки и казахи. Хлопот с ними было немало, так как они отказывались понимать наши указания, замечания и даже команды на русском языке. Приходилось обращаться к помощи переводчиков или к младшим командирам состава той или иной национальности. Но когда однажды у меня произошла небольшая задержка на занятиях, и моя команда опоздала к обеду, а повар на кухне малость просчитался, и обед весь раздал, вот тут они все вдруг заговорили по-русски. Конфликт был улажен, и они, конечно, получили через час свой обед согласно нормам, но мне с этой группой стало легче общаться. Я понял (и до них дошло), что на мои команды они должны реагировать, как положено, а не прикрываться непониманием русского языка.

При этом обмундирование, экипировка и вооружение этих команд было отменным.

В первых числах октября я получил, наконец, кандидатскую карточку члена КПСС. Вручали мне её в политотделе дивизии. Вскоре произошло и второе знаменательное для меня событие – в учебный батальон пришла выписка из приказа по 57-ой армии Юго-Восточного фронта о присвоении мне звания "гвардии-старший лейтенант".

Наступил ноябрь; 25-ю годовщину Октябрьской революции и мой день рождения отметили в узком офицерском кругу в с.М.Чапурники. Населения осталось очень мало – шла интенсивная эвакуация населенных пунктов, расположенных вокруг Сталинграда.

Наши соседи (часть 302 сд) с утра до вечера тренируется в штурме недалеко расположенного холма. А ночью мимо нас в сторону передовой линии проследовал конный корпус – ехали всю ночь. Стало ясно, что готовится большое наступление. В ночь на 20-е ноября мы были разбужены шумом моторов – в сторону озёр двигались наши танки. Не успели танки проехать, как зашевелились наши соседи из 302-й сд, быстро собрались, построились в колонну и двинулись следом за танками. К рассвету всё вокруг утонуло в тумане. Кругом тишина. Когда туман стал рассеиваться, загрохотала артиллерия. Стреляла дальнобойная артиллерия из-за Волги, почти одновременно открыла огонь дивизионная и полковая. На юге и на севере тоже слышался сплошной гул. Наступление началось!

Во второй половине дня нам поступила команда войти в прорыв и двигаться вслед за наступающими частями в направлении железной дороги Сталинград-Котельниково.

Мы двинулись по свежим следам утреннего боя. Картина перед нашими глазами, как только пересекли наш передний край обороны, была страшной. Снега практически не осталось – всё вокруг перепахано воронками от взрывов и гусеницами танков. Масса трупов румынских солдат. Румыны явно были застигнуты врасплох, так как много трупов полуодетых. По отдельным деталям поля боя на участке прорыва полосы обороны противника, можно восстановить ход всего боя.

Вот развороченный взрывом блиндаж, внутри – сплошное месиво кровавых, изуродованных румынских трупов; блиндаж, по-видимому, забросали ручными и противотанковыми гранатами. Недалеко от разбитого блиндажа, на бруствере окопа, два трупа: нашего парня (узбек или казах) и румына. В руках того и другого оружие: у нашего солдата – винтовка со сломанным прикладом, рука держит винтовку за ствол, на лбу – след от пули; у румынского трупа в руках винтовка со штыком, голова размозжена ударом приклада. Дорисовать эту картину не трудно.

Трупов очень много, в основном румынские, трупов наших солдат значительно меньше. Мы пробовали подсчитать и определить соотношение: примерно 10:1 (надо, конечно, иметь в виду, что с нашей стороны раненные были эвакуированы с поля боя санитарами, румынские раненные в большинстве погибли в ходе боя).

По мере удаления от переднего края обороны противника, следов сражения остаётся всё меньше. Однако и здесь нет-нет да и встретятся отдельные эпизоды. Так на одном из водоразделов между оврагами видим какие-то разбитые повозки, а между ними непонятные ярко-красные предметы. Подходим ближе, оказывается это пуховые перины и подушки. В другом месте прямо на дороге под гусеницами танков погиб румынский оркестр: раздавленные трубы, барабаны и пр. сохранили общие очертания, но по размерам и форме похожи на огромные блины.

На ночь останавливаемся на ст.Тингута железной дороги Сталинград-Котельниково. Располагаемся в оставленных немцами блиндажах. Чувствуется, что немцы устраивались капитально, рассчитывали здесь зимовать. Стены блиндажей укреплены и обшиты фанерой, хорошие столы (из русских домов), кровати и пр. Судя по беспорядочно разбросанным вещам, бежали из этих блиндажей наспех.

На следующее утро двигаемся дальше. Минуем Тингутинское лесничество: большинство деревьев вырублено (на блиндажи и укрытия). В районе с.Верхне-Царицынское на склонах большого оврага немцы (уже не румыны!), по-видимому, оказали сильное сопротивление. Весь северный склон оврага перепахан разрывами, много трупов (наших солдат мало, видели только один труп). Издали наблюдали трагическую сцену: группа сапёров разминировала склон оврага, собранные мины сложили в штабель, и какой-то "герой" решил сфотографироваться на этом штабеле. В результате – страшной силы взрыв и от "героя" и фотографа ничего не осталось. На войне бывает и такое!

Впереди слышен гул далёкого боя. На следующий день узнаем, что наш 4-й мехкорпус в районе г.Калач на Дону соединился с войсками Юго-Западного фронта. Кольцо вокруг Сталинграда замкнулось!

До конца ноября наши войска вели упорные бои с целью ликвидации окруженной группировки, но заметных успехов не имели. Немцы после прорыва наших войск пришли в себя и сумели прочно закрепиться на удобных для обороны рубежах.

Наша 15 гсд не смогла преодолеть оборону немцев вдоль обрывистого берега р.Червлёная и заняла оборону на юго-западном берегу реки на участке станция Ракотино – разъезд Прудбой железной дороги Сталинград-Морозовск.

В середине декабря меня вызвали в отдел кадров штаба дивизии, где ознакомили с приказом, согласно которому мне надлежало принять командование комендантской ротой штаба дивизии. Деваться мне было некуда, поскольку в учбате офицерский состав оставался в резерве. На следующий лень с утра я должен был вступить в новую должность.

С обязанностями командира комендантской роты я был ознакомлен, когда ещё в июне месяце мой взвод направляли на охрану штаба дивизии, знал я и некоторых бойцов из этой роты. По субординации я должен теперь подчиняться непосредственно командиру и начальнику штаба дивизии. Правда, как правило, их команды и указания поступали мне через оперативный отдел штаба.

В комендантской роте по списочному составу около 100 человек, в строю не более 50, остальные расписаны по отделам штаба. Среди них несколько женщин (машинистки, связистки, повара и пр.) Для меня такая ситуация создаёт определенные трудности: я их неделями и даже месяцами не вижу (появляются только при выплате денежного довольствия), а отвечаю за все их проступки и нарушения дисциплины постоянно. Постепенно я знакомлюсь со всеми отделами штаба, а заодно и с личным составом той части роты, которая постоянно находится в отделах штаба.

Наступил Новый 1943 год!!

По напряженной работе штаба чувствуется, что в ближайшее время начнутся активные действия. Действительно, 10-го января с утра в полный голос заговорила артиллерия всех видов и калибров. На участке фронта нашей дивизии враг оказал сильное сопротивление. Только 12 января нашим частям удалось выйти на правый берег р.Червлёная и 13-го января продвинуться к с.Старый Рогачик и выйти к железной дороге у ст.Карповская. Штаб дивизии пока оставался на месте.

18 и 19 января производилась перегруппировка наших войск. 22 января возобновилось наступление. За четыре дня наши части продвинулись ещё на 10-15 км.

Штаб дивизии в первый же день этого наступления переехал на новое место – в район аэродрома у ст.Воропоново – и расположился в одном из боковых оврагов долины р.Царицы.

26 января немецкие войска, оставшиеся в Сталинграде, были расчленены на две группировки: северную, в районе тракторного завода, и южную, в центральной части города. Наша дивизия была нацелена на расчленение и уничтожение южной группировки.

31 января южная группировка и штаб 6-ой немецкой армии были разгромлены, а генерал-фельдмаршал Паулюс взят в плен. 2-го февраля была ликвидирована и северная группировка. Над Волгой и её правобережьем установилась тишина.

Последующие несколько дней части и штаб дивизии приводили себя в относительный порядок. Через несколько дней части дивизии были выведены на короткий отдых в южный пригород Сталинграда. Штаб дивизии расположился в г.Красноармейске, подступы к которому в течение трёх месяцев обороняла наша дивизия.

Отдых продолжался почти три недели.

Части дивизии в течение всего февраля получали пополнение личного состава, вооружения, запасов продовольствия и снаряжения. Все отделы штаба дивизии занимались этими проблемами. Дивизия сразу же после завершения боёв в Сталинграде вошла в состав 64-ой армии. 2 марта 1943г. части дивизии погрузились на ст.Гумрак (северная часть Сталинграда) в железнодорожные вагоны и срочно двинулись на северо-запад. Через сутки мы уже выгружались на ст.Волоконовка (40 км севернее г.Валуйки) и сразу же двинулись по направлению к границе Белгородской области и УССР.

В эти дни войска Воронежского и Юго-Западного фронтов вели ожесточённые бои с противником западнее и южнее г.Харькова. 4-го марта немцы перешли в контрнаступление. Измотанные в предыдущих непрерывных наступательных боях войска Юго-Западного фронта не выдержали ударов танковых соединений немцев и вынуждены были отойти к р.Сев.Донец, оголив левый фланг Воронежского фронта, войска которого тоже вынуждены были отойти. Вновь развернулись бои за Харьков. И 16 марта наши войска оставили г.Харьков.

Наша 64-ая армия вместе с 21-ой армией спешили на помощь войскам Воронежского фронта. 15 гв.стр.дивизия заняла оборону по восточному берегу р.Сев.Донец у г.Волчанска. Дальше рубежа р.Сев.Донец по всему фронту враг не прошёл.

Началась подготовка к летней компании 1943г. Штаб 15 гсд расположился в с.Волчанские Хутора 2-е, в 4-х км восточнее г.Волчанск.

Я был невольным свидетелем, как разведрота дивизии мучилась, выполняя задание командира дивизии раздобыть пленного (языка), две недели ежедневных, рискованных ночных вылазок разведчиков в расположение противника – и всё безрезультатно. Бедняги аж посерели за это время. Зато какая радость была в разведроте, когда "язык" был доставлен!

А дни бежали. К концу марта снег растаял, но дороги все развезло. Серьёзно нарушилась доставка боеприпасов и продовольствия. Около месяца мы обречены были на весьма умеренное питание. Штаб перебрался в пос.Волчанские Хутора. Это на 2 км ближе к г.Волчанску и к передовой.

В апреле наша 64 армия была переименована в 7-ую гвардейскую армию. Вскоре создаются стрелковые корпуса; 15-ая гсд вошла в состав 24-го гв.стрелкового корпуса.

В канун 1-го мая у нас новоселье – мы переселяемся в новые блиндажи. Штаб разместился более компактно, упрощается и система его охраны, и схема обороны.

10-го мая меня ставят в известность, что реорганизация армии идёт дальше, комендантские роты дивизий ликвидируются, остаются комендантские взводы. Должность командира комендантской роты упраздняется. Я этим обстоятельством даже доволен, так как, откровенно говоря, должность коменданта мне совсем не по душе. На следующий день появляется приказ о моём назначении на должность командира роты ПТР (рота противотанковых ружей) Отдельного пулемётного батальона. Отдельный пулемётный батальон – это тоже новшество 1943 года.

Забираю свои личные вещи и на следующий день отправляюсь в штаб формируемого пулемётного батальона. Штаб ОПБ (Отдельный пулемётный батальон) расположился на северной окраине г.Волчанска. Как раз на следующий день предстояло из прибывшего в 15-ю гсд пополнения получить 60-80 человек личного состава роты ПТР. В батальоне предполагается иметь две пулемётные роты и одну роту ПТР. Боевая задача роты ПТР – занять оборону вдоль железной дороги Волчанск-Белгород на участке севернее окраины пос.Гатище №1 на юге до южной оконечности соснового бора на севере, оборудовать огневые позиции для 4-х ружей ПТР на танкоопасном направлении и 2 пулемётные позиции.

На следующее утро иду на приёмный пункт пополнения. Он недалеко, в этом же большом овраге, километрах в двух от будущего рубежа обороны роты ПТР. Получаю своих 80 человек. Все они хорошо обмундированы, вооружены винтовками. Среди них 5 младших командиров (4 сержанта и I ст.сержант). Прибыв на место, провожу с ними беседу, разбиваю на четыре отделения, назначаю командиров отделений, объясняю задачу. Начинаем работы по оборудованию командного и наблюдательного пунктов.

Со временем выясняется, что очень удобное и выгодное расположение нашей роты имеет и недостатки. Поскольку к переезду сходятся несколько дорог, связывающих наши передовые позиции с тылом, переезд хорошо немцами пристрелян: как только на переезде начинается какое-либо движение, сразу же он подвергается миномётному и артиллерийскому обстрелу. А однажды ночью по линии железной дороги подъехал бронепоезд и минут 15-20 обстреливал из всех орудий немецкие позиции. Поезд отстрелялся и уехал, а на наши головы и поблизости долго сыпались ответные немецкие снаряды и мины. Удружили нам и саперы. В нашем расположении (у лесочка) оборудовали ложные позиции артиллерийской батареи (неглубокий окоп, пара колёс и бревно вместо ствола орудия; сверху камуфляжная сетка). К этим ложным позициям время от времени подъезжало орудие, делало несколько выстрелов и уезжало. Немцы целую неделю "уничтожали" эту батарею, пока не догадались, что это камуфляж. А немецкие снаряды опять сыпались на наши головы. Как ни странно, но у нас пострадавших ни разу не было...

Неожиданно меня вызывают в штаб батальона, где сообщают, что отдельный пулемётный батальон расформировывается, просуществовав чуть больше месяца. Это было продолжением структурных и организационных преобразований в армии того периода.

Мне было приказано людей, вооружение и имущество передать в стрелковый полк, а самому явиться в отдел кадров дивизии. Делать нечего, приходится исполнять. В штабе дивизии знакомые ребята сообщают, что высвобождающийся офицерский состав откомандировывают в резерв фронта. Этого мне не хотелось бы. Но в отделе кадров меня сразу же ознакомили с приказом о назначении меня командиром 3-й стрелковой роты 1-го батальона 47-го гв.стр. полка.

3-я рота 47-го гв.стр.полка занимала оборону на западной окраине г.Волчанска двумя взводами, третий взвод – взвод автоматчиков – резерв командира батальона. Командир З-й роты и его заместитель сняты с занимаемых должностей, как не справившиеся со своими обязанностями. Но их я застаю ещё на месте.

Город Волчанск расположен в 2-х км от р.Сев.Донец, поэтому внутри города перемещаться можно в любое время суток – противник этого не видит. Это обстоятельство значительно упрощает осмотр огневых позиций роты. Мы укладываемся в один день и в этот же день мой предшественник и его заместитель покидают роту.

А через два дня рано утром началась артиллерийская канонада по всему фронту. Это наша артиллерия 5-го июля 1943г. наносила упреждающий удар по немецким позициям. Через три часа немцы начали своё летнее наступление! На г.Волчанск немцы в первый день не наступали. В ночь с 6-го на 7-е июля нам было приказано передать рубеж обороны вновь прибывшей дивизии (если не ошибаюсь, 169 сд) и передислоцироваться в район севернее г.Щебекино, где немцы наносили основной удар против 7-ой гвардейской армии.

Части 15-й гсд двинулись по дороге Волчанск-Щебекино. Двигались днём, авиации противника, по-видимому, было не до нас, да и в небе господствовали наши штурмовики, а не немецкие самолёты. Но двигались мы в постоянной готовности отразить неожиданные прорывы противника с западной стороны, периодически изготавливаясь к обороне на промежуточных рубежах.

9 июля двинулись дальше к северу. В этот день 44-й гв.стр.полк дивизии вступил в ожесточённый бой с противником у свх.Батрацкая Дача, а наш батальон занял оборону в 1,5 км восточнее с.Неклюдово на высоте 172,9. Отрыли окопы. В этот день наши штурмовики наносили бомбовые и ракетные удары непрерывно волна за волной по району между селениями Крутой Дог, Ведовская, Ястребово, Батрацкая Дача.

В ночь на 11 июля наш батальон переместился на 6 км северо-западнее и занял оборону в 300 м от дома лесника в лесу по восточному склону большого оврага. Часов в 5 вечера командир батальона поставил перед моей ротой задачу: прочесать лес и выбить из западного выступа леса в направлении с.Сердюково просочившегося туда противника. Вслед за ротой будет протянута телефонная связь. По телефону мы должны будем сообщить об обстановке.

Разворачиваю два взвода в цепочку, прочёсываем лес, достигаем выступа – никого нет. Иду к опушке. На опушке вижу пулемётную позицию и группу бойцов. У леса начинается широкий овраг, идущий в сторону с.Мясоедово. Метрах в 800-х и дальше по оврагу наблюдается большое скопление повреждённой немецкой техники – наши лётчики и артиллеристы поработали хорошо. Между подбитыми машинами и танками вижу двигающиеся фигуры, люди садятся в машину и едут в сторону с.Мясоедово. Спрашиваю пулемётчиков: "Что же не стреляли?" Отвечают: ""Мы прикрывали отход батальона, патроны кончились". Они уже собрались и направляются в лес. Значит, на правом фланге никого нет.

Иду на левый фланг. Выхожу на просеку, когда уже смеркается. По просеке вглубь леса бежит группа бойцов во главе с лейтенантом. Спрашиваю, кто такие. "Взвод 44-го гв.с.полка. Там танки, а у нас кончились боеприпасы!" И бегут дальше. Значит, слева тоже теперь никого нет. Возвращаюсь к роте. С ротой был зам.командира батальона.

Соблюдая субординацию, докладываю ему. Моё решение: занять круговую оборону и ждать связи с батальоном. Он одобряет. Даю команду завернуть фланги, отрыть окопы. Все понимают, чем это вызвано.

Уже в сумерках появляется запыхавшаяся санинструктор первой роты. Я знаю, что у неё роман с замкомбатом, поэтому её появлению я не удивлён. Оказывается, она упросила комбата отпустить её со связистом. Телефонист тянул связь. Не доходя до нас метров 800, они натолкнулись на противника. Она видела, как телефонист, бросив аппарат и катушку с кабелем, побежал назад к батальону, сама она бросилась бежать вперёд к нам. (Вот, что делает любовь!).

Каким-то случайным выстрелом (никто ничего не видел) у нас убит наповал боец Максимов (сапожник). На мне мягкие брезентовые сапоги, сшитые на днях его руками. Пуля попала прямо в лоб. Предполагаю, что это дело рук снайпера на дереве, который перед спуском с дерева на ночь заметил последнюю свою жертву.

Санинструктор констатирует смерть. В глубоком молчании бойцы роют могилу. Забираем документы, покрываем тело шинелью, засыпаем землёй, ставим крест из сосновых ветвей.

Гв.-мл.лейтенант Халепа докладывает мне, что исчезло первое отделение его взвода во главе с командиром (6 человек, все – узбеки). Ясно, что тихо ушли, почувствовав окружение, но куда – в тыл к своим, или на запад к противнику? Даю указание растянуть линию обороны взвода и закрыть брешь.

Естественно, меня мучает вопрос, когда и куда ушло первое отделение у Халепы? Ещё раз подробно разбираем с ним все детали. Конечно, возможно всякое, но наиболее вероятное время ухода – момент, когда мимо пробегали бойцы 44-го гв.стр.полка. В этой группе я видел бойцов-узбеков, а группа после встречи со мной бежала по просеке, вблизи которой окапывалось первое отделение взвода Халепы. Наиболее вероятна версия, что отделение присоединилось к отступающей группе бойцов 44-го гсп.

На рассвете, посоветовавшись с замкомбатом, принимаю решение прорываться к своим. По всем данным (телефонист выходил из расположения батальона поздно вечером) батальон должен быть на том же месте. Выслав вперёд передовую группу из 5-ти человек, следуем за ней в колонне по два. Идём довольно быстро. Через 20-30 минут выходим к батальону. Командир батальона даёт команду послать несколько человек во главе с Халепой (включая и телефониста) на поиски брошенного телефонистом аппарата и катушки с кабелем. Не прошло и 15 минут, как раздались выстрелы, и группа, встреченная огнём противника, вернулась назад. Для меня так и осталось загадкой, как рота в составе около 80 бойцов прошла по лесу незамеченной. Оказывается, и батальон ночью находился в окружении – выход из оврага перед с.Неклюдово в течение всей ночи обстреливался с обоих склонов. Рано утром повозки с боеприпасами и кухней проехали к батальону свободно.

Позавтракав и получив положенные фронтовые сто грамм (мне досталось с добавкой), бойцы роты получили разрешение на короткий отдых. Заняв покинутые вчера окопы, под кустиками расположились на отдых.

В 10 часов нас вызывают к комбату – у него офицер связи из штаба полка. В 12.00 всем частям дивизии приказано перейти в контрнаступление. Основная цель – контрударом остановить наступление противника. Соседи: справа – учебный батальон 15-ой гсд, слева – 2-ой батальон 47-го гсп. Отдаём соответствующие распоряжения взводам о подготовке к наступлению, пополнении боеприпасов.

С правого фланга роты мне сообщили, что в 300-х метрах от них на дороге, идущей по дну оврага, стоит танк или самоходное орудие.

Комбат приказал уничтожить танк. Чтобы не произошло недоразумения (может оказаться, что это наш танк), я решил сам пройти на правый фланг. В это время в районе обороны роты разорвалось несколько мин, и тут же я почувствовал удар по левой ноге и боль. Ранен! Поблизости оказалась санинструктор 2-ой роты, она только что перевязала командира своей роты, гв.-ст.лейтенанта Полторака, теперь перевязывает меня. Полторак ещё ходит – его слегка задел осколок, я пытаюсь прыгать на одной ноге. С правого фланга роты подходит командир второго взвода, гв.-ст.лейтенант Аблясов, он также ранен (в челюсть). В это время подъезжает на повозке наш старшина Радько, разгружает боеприпасы, на освободившуюся повозку рассаживаются раненные, и старшина Радько везёт нас на приёмный пункт раненых у с.Неклюдово. Комбат машет нам рукой, желает скорейшего выздоровления.

Прибыв в медсанбат, я падаю на приготовленную постель и засыпаю мёртвым сном. Четверо суток без сна, напряжение последней ночи, выпитая доза водки и наступившая внезапно тишина сделали своё дело.

 

По госпиталям.

Сёстры волнуются: раненый третьи сутки беспросыпно спит. Поставят градусник, через минуту подходят – градусник валяется, больной спит; принесут еду, всё остыло, больной спит. На третьи сутки я пришел в себя. Некоторое время соображаю, где я: огромный сарай забит раненными. Прямо на земле, вплотную один к другому, разложены матрацы, набитые соломой и покрытые простынями, такие же подушки, лёгкое покрывало и всё. Я пытаюсь подняться на костыли (в промежутках сна я это делал свободно) – боль в ноге стала уже нетерпимой. Наконец меня направляют на операционный стол в большой парусиновой палатке. Военврач третьего ранга, мужчина, осмотрел ногу, недовольно покачал головой: "Так можно и ноги лишиться!" Укол. Делая разрез через рану, расспрашивает о положении на передовой, о возможности прорыва немцев, но я понимаю, что это для отвода глаз – он знает положение на фронте лучше меня! Я его спрашиваю об осколке в ноге. Он говорит, что нужен рентген. Я указываю точное место, где я ощущал осколок после ранения на ощупь. Он соглашается сделать попытку его извлечения (под мою ответственность, как он выразился), делает второй разрез, более болезненный, чем первый – наркоз, по-видимому, на другую сторону голени был недостаточный. Наконец осколок был найден и извлечён. Уже на носилках возвращают меня на своё ложе. На следующий день прооперированных машинами направляют на станцию железной дороги, грузят в санитарный поезд и везут в тыл.

Разгружаемся поздно вечером 19 июля в г.Балашове Саратовской области. Эвакогоспиталь №1816, размещённый в 3-х или4-х этажном здании школы. С нашим эшелоном в госпиталь прибыл офицерский состав раненных.

Дальше всё пошло нормально, по установленному госпитальному .распорядку: анализы, перевязки, процедуры и пр., и пр. К костылям я очень быстро привык и прыгал на них, как будто с детства приучен. А с 3-го августа вообще начал ходить без костылей, правда, прихрамывая. В это время большую группу раненных направили в госпиталь для выздоравливающих в с.Пады, недалеко от г.Балашова. Тяжело раненных отправили в тыловые госпитали, а ЭГ №1816 (основной штатный состав и всё оборудование) поехал вслед за удаляющимся фронтом боевых действий.

Село и усадьба Пады расположены на берегу р.Хопёр, в чудесном живописном месте. Старинный помещичий дом с хозяйственными постройками, парк с многочисленными клумбами, цветниками и фонтаном. Вокруг, прекрасный сосновый бор вдоль реки, р.Хопёр с песчаными пляжами. Село Пады – в 600-700 метрах от усадьбы. У ворот усадьбы небольшой базар , где можно купить молоко, сметану, сливки, ягоды и прочую снедь. И всё это дополняется прекрасными августовскими не жаркими, но ещё тёплыми днями и вечерами. До войны здесь был санаторий или дом отдыха, а теперь – госпиталь для выздоравливающих.

В первый же день мы, конечно, нагулялись и находились до изнеможения и боли. Пробовали даже искупаться в реке, но с забинтованными ногами это не так просто. Ходили мы в халатах, но не возбранялось пользоваться и армейским обмундированием. Ежедневные утренние обходы врача, через 3-4 дня перевязки, небольшие лечебные процедуры, а остальное время свободное. Питание санаторное. В таких условиях можно жить.

К сожалению, эта привольная жизнь скоро прервалась. 21 августа госпиталь для выздоравливающих свернул своё хозяйство и поехал ближе к фронту, а нас, раненых, вернули в г.Балашов, но уже в другой госпиталь (ЭГ №3248).

Каждый госпиталь – свой метод лечения. В этом госпитале широко практиковалось "окуривание ран". В баллон насыпаются древесные опилки хвойных пород, внизу баллона – горелка, опилки начинают гореть и струя дыма через шланг направляется на рану при помощи насоса. Ткани тела коптятся, покрываются корочкой, и рана более интенсивно затягивается. Рану не бинтуют, а просто кладут вокруг неё валик из марли и на него накладывают легкую повязку. Операционная или, как мы её называли, "коптилка" выглядела весьма живописно: огромная комната, окна раскрыты и из них валит дым. Одновременно работают 8-10 аппаратов. У каждого аппарата по два раненных: один качает насос, другой "коптится". Смех, шутки. Могу подтвердить – обработанные таким образом раны затягиваются очень быстро. Но моя рана, хотя и почти затянулась, никак не хотела закрываться. На том месте, где сидел осколок, прощупывалась опухоль, которая всё разрасталась. Сделали рентген. На снимке чётко видно, что от кости отделился маленький осколок (щепочка), а от него перпендикулярно к кости появилось непонятное новообразование в виде лежащей на боку цифры 2.Врачи определили, что этот нарост образовался в результате воспаления надкостницы, поэтому рана и не затягивается.

Я так рассчитывал, что со дня на день меня выпишут, но врачи сразу определили: 1-1,5 месяца придётся ещё лежать. А время было такое боевое, насыщенное новыми победами на всех фронтах. Москва салютовала фронтам и соединениям, освободившим города Белгород, Харьков, Полтава, Кременчуг, Знаменка (перечисляю только те города, где могли проходить мои однополчане).

А для меня наступали осенние, тягучие дни, прогулки стали уже невозможными (только иногда выходили на солнышке погреться на крыльцо), и большую часть времени мы отлёживались в постелях.

7-го ноября отметили праздничным концертом, приходили шефы с подарками. Сердечно поздравили заведующую отделением, военврача 2-го ранга, в связи с освобождением Киева (она киевлянка).

В середине ноября распрощались и с эвакогоспиталем №3248 – он тоже поехал догонять фронт. А нас, недолечившихся, отправили в г.Камышин Сталинградской области. Госпиталь небольшой, забит до отказа, лежим на кроватях, придвинутых вплотную одна к другой. Рана всё не закрывается, лечат в основном мазью Вишневского.

В начале декабря опять переезд. Камышинский госпиталь тоже переезжает ближе к фронту, а нас дальше в тыл, в Саратов. Это уже в самом городе, целый госпитальный городок. Госпиталь общего типа, офицерский состав и рядовые в одном корпусе, правда, в разных палатах.

Чувствую себя физически вполне здоровым, помогаю замученным сёстрам (их не хватало) разносить безногих раненных на носилках из перевязочной по палатам, хоть чем-то быть полезным обществу.

Наконец, ещё один переезд в шестой по счёту госпиталь в с.Турки на западе Саратовской области. Опять на берег Хопра, уже покрытого толстым слоем льда. Госпиталь №4086 размещается в деревянном здании старого господского имения. Здесь я и встретил Новый 1944 год! В занесённой снегом, глухой (всего несколько домов) деревушке.

Наконец, 12 января, я был всё же выписан из госпиталя, не дождавшись полного заживления раны. Так с забинтованной ногой и покинул госпиталь. Скитался я по госпиталям ровно шесть месяцев. Теперь я должен был ехать в штаб Приволжского военного округа в г.Куйбышев.

Был солнечный, морозный зимний день. Получив двухдневный сухой паёк, всякие аттестаты и справки, одев старенькое обмундирование и видавшие виды сапоги с разных пар (одно голенище короче другого), забросив полупустой вещмешок за спину и распрощавшись с однопалатниками, уже часа в два я вышел за ворота госпиталя на заснеженную и едва заметную дорогу, уходящую в бескрайную даль. Рассчитывать на какой-либо транспорт бесполезно. После новогодних снегопадов дней 7-10 никакого транспорта не будет. А до села и станции Турки километра 3-4! Медленно бреду по дороге, ориентируясь только по торчащим из снега вешкам. Впереди, по-видимому, овраг (видны ветки кустарника), слева – полоса леса вдоль берега реки. Из кустов оврага появляется большая серая собака, останавливается, долго смотрит в мою сторону. Останавливаюсь и я (может, волк?). Но нет, за собакой появляется голова, а затем и фигура человека. Через некоторое время сближаемся, здороваюсь со стариком-сторожем госпиталя. До станции ещё 1,5км. В село Турки вхожу уже в сумерках. На улице какая-то женщина с ведрами сочувственно разрешает переночевать в их доме. Захожу в тёплую хату – обычная русская семья того времени: старики родители, невестка с мальчиком пяти-шести лет, хозяин (сын) на фронте. Меня как почётного гостя укладывают в пуховую постель (после жестких госпитальных матрацев эта кровать – блаженство).

Утром выясняется, что в ближайшие дни поездов не будет – железнодорожная ветка на ст.Турки занесена снегом, расчищать некому. Мне ничего не остаётся делать, как идти пешком 12-15 км до основной магистрали. Для моей ноги это уже будет чувствительно. Отправляюсь в путь. Идти немного легче – санный путь вдоль железнодорожного полотна, – но за целый день моего пути ни одной встречной или попутной подводы. Ещё одна вынужденная ночёвка в пристанционном посёлке, затем несколько часов ожидания, и местным поездом добираюсь до ст.Ртищево. Здесь у станционной кассы встретил ст.лейтенанта-танкиста, участника сражения под Прохоровкой, направляющегося из госпиталя в г.Куйбышев. Вдвоем уже веселее.

На следующий день явились в штаб Приволжского военного округа. Дежурный штаба зарегистрировал наше прибытие и направил в квартирную часть на ночлег. Мест в гостинице нет, ночуем на частной квартире.

Штаб Приволжского округа направил меня в Москву, в Управление кадров Резерва Главного командования. Через день я уже в Москве. Дома узнаю, что отец поехал в с.Турки проведать меня в госпитале, где-то в дороге мы разминулись. Впоследствии выяснилось, что он добрался до госпиталя через день после моего отъезда, его радушно встретили мои однопалатники, накормили, рассказали всё, что могли, обо мне и проводили.

В Москве я пробыл 3 или 4 дня. В Управлении кадров (рядом со Спасскими казармами) меня направили в г.Алатырь Чувашской АССР в резерв. Город Алатырь – это дыра, где можно застрять надолго. К счастью, я уже на следующий день получил назначение в г.Чернигов, в 102-й запасной стрелковый полк. Получив пакет с документами, литер и аттестаты, в первых числах февраля я снова приехал в Москву. День или два дома, и я снова в пути, но уже с Киевского вокзала еду в г.Новобелица, чтобы дальше добираться до г.Чернигова.

Гомель, Новобелица, Чернигов, промежуточные города и станции, сильно разрушенные и разграбленные врагом, вновь напоминают о войне. Тяжелые картины и воспоминания.

 

Г.г.Чернигов и Овруч, УССР. 102 запасной стрелковый полк.

11 февраля 1944г. я в Чернигове. Без труда нахожу военный городок на окраине города, где расположился 102-й зсп. Военный городок г.Чернигова – типичная картина провинциальных гарнизонов, прекрасно описанных Л.Н.Толстым, А.И.Куприным и многими другими классиками. Я подобное уже видел в г.Ефремове. В Чернигове городок, конечно, разрушен, но коробки казарм уцелели, их уже начали восстанавливать. 102-й зсп только начал укомплектовываться. Меня определили командиром взвода в учебный батальон полка. Значит, опять обучать младших командиров.

Личный состав батальона прибыл к нам одной командой в середине февраля 1944г. Вся команда состояла из новобранцев 1925-1927г.г. рождения, проживавших на оккупированной территории правобережной Украины. В нашу роту попали ребята из Остерского района Черниговской области. Среди них много односельчан и даже родственников (двоюродные, а в одном случае даже родные, братья). Ребята 17-18 лет, а некоторым и 15 не дашь. Характерно, что все хорошо знали русский язык, но грамотность была низкая – три года оккупации обучения не было, а многие кроме родного села ничего и не видали, кое-кто даже впервые увидел паровоз по дороге в Чернигов. И из этих ребят нам предстояло подготовить младших командиров, которые должны были участвовать в форсировании Вислы, Одера, штурмовать Берлин, Прагу и многие другие города Польши, Германии, Чехословакии и Китая.

Ну, а начинать пришлось с завершения работ по восстановлению казарм и других помещений. В скором времени казармы этаж за этажом начали оживать. Убрали мусор, заделали выбитые окна и двери, настелили или утрамбовали полы и пр. Заработала на полную мощность столовая. Курсанты получили обмундирование. Постепенно начали приступать к учебным занятиям.

Прибыл командир полка полковник Чемоданов. Потихоньку от своих я попытался подать рапорт об отправке меня в действующую армию. Длительная беседа с начальником штаба и заместителем командира пока по воспитательной работе о долге, о состоянии армии, задачах подготовки кадров и пр., и пр. закончилась не в мою пользу. Больше я уже не делал таких попыток, ну а когда начались регулярные занятия, то и думать об этом не стало времени.

К весне восстановительные работы были закончены, и всё наше внимание сосредоточилось на обучении курсантов.

Приходилось принимать участие и в других мероприятиях: усиленное патрулирование по городу, ночные проверки жилых домов и др. Примерно в это же время мне и капитану Мосягину (командир взвода нашего батальона) командованием полка было поручено участвовать в роли заседателей в работе Военного трибунала Киевского округа. Рассматривались дела заключенных, находящихся в Черниговской городской тюрьме ( старосты, полицаи, прочие прислужники немцев). Все, конечно, заслуживали наказания, но одного старика-старосту заседателям удалось спасти от расстрела. Дело в том, что кто-то из следователей изъял документы, положительно характеризующие этого старика. Нашим решением дело было направлено на доследование.

В августе 1944г. наш учебный батальон по заданию командира полка в полном составе был направлен в г.Овруч Житомирской области для подготовки военного городка, расположенного в этом городе, к передислокации 102-го зсп. Перебрались в г.Овруч, приступили к оборудованию казарм, менее разрушенных по сравнению с Черниговом, но так же требовавших больших усилий для восстановления. В течение сентября полк полностью перебазировался в г.Овруч и началась обычная учёба.

В октябре лучшим нашим курсантам приказом командира полка присвоено первое воинское звание: "ефрейтор". Ребята с удовольствием пришивали к погонам красные лычки (полоски). Надо сказать, что за 8 месяцев они заметно изменились, возмужали.

В феврале 1945г. завершился, наконец, затянувшийся в связи с переходом из части в часть и нахождением в госпитале, мой кандидатский стаж. Политотделом 21-ой зсд Киевского военного округа, в состав которой входил 102 зсп, я был принят в члены КПСС. Одновременно командование полка направило в Киевский военный округ мои документы с направлением на курсы СКУОСКА (Специальные курсы усовершенствования офицерского состава Красной Армии при Генштабе СССР), готовившие специалистов шифровального дела.

В батальоне тем временем шла подготовка к выпуску наших курсантов, завершивших годовую программу обучения младших командиров. В марте мы отправили команду курсантов, теперь уже младших командиров, с другими маршевыми ротами с надеждой и большой уверенностью в том, что они сумеют в новых условиях найти себя и не уронят чести нашего Учебного батальона и знамени 102-го зсп.

Вскоре пришёл вызов и мне. В первых числах апреля, тепло распрощавшись со своими верными помощниками ст.сержантами Ковалевым Иваном Мефодиевичем, Тукаем Шамралиевым, Николаем Штукиным, Кривоноговым Иваном Васильевичем, сержантом Василием Стукачём, с товарищами по батальону, поздно вечером я сел в поезд Овруч-Нежин, чтобы дальше следовать в г.Новобелица Гомельской области, в СКУОСКА.

 

Специальные курсы усовершенствования офицерского состава Красной Армии при Генштабе СССР (СКУОСКА). Г.Новобелица Гомельской области.

СКУОСКА расположились на окраине г.Новобелица, в небольшом военном городке, который, по-видимому, использовался немцами и поэтому сохранился. Городок очень небольшой: два спальных корпуса, один учебный корпус, клуб-столовая, административное здание (штаб) и несколько подсобных строений. На курсах основная структурная единица – учебная группа в количестве 25-30 слушателей; 3-4 группы объединены в один курс. Всего в то время в СКУОСКА было 3 курса.

Я прибыл как раз к моменту формирования первого курса. Две группы уже приступили к занятиям, третья формировалась, примерно 60-70% состава группы уже прибыли.

Начало занятий совпало с событием огромной важности – Днём Победы. В канун этого дня, вечером 8-го мая, я заступил на дежурство по учебному корпусу. Специальной охраны внутри учебного корпуса не было, но там находились секретные документы, которыми мы пользовались на занятиях, поэтому во внеучебное время в здании было организовано постоянное дежурство слушателей. Вот поэтому в ночь с 8 на 9 мая я был на дежурстве. Рано утром прозвучали позывные сигналы московского радио. Я сразу почувствовал, что будет важное сообщение. Мне кажется, вся страна с нетерпением ожидала этого сообщения, и все знали, что это будет за сообщение. И вот в эфире зазвучал голос Левитана!

До общего подъёма оставалось ещё около часа, но во всех спальных корпусах началось оживление. Сразу весь городок ожил. Конечно, в этот день было не до занятий; хотя все находились в своих учебных классах, но не занимались, а прислушивались к передачам радио, делились воспоминаниями, мечтали и прогнозировали своё будущее.

Состав учебной группы у нас был разнородный: от мл.лейтенанта до капитана, возраст от 19 до 40 лет, по образованию от н/среднего до высшего, со всех концов страны, с разных фронтов, участники боёв и не нюхавшие пороха. Третья часть слушателей была представлена недавними выпускниками военных училищ; вторую треть группы представляли офицеры, прослужившие в армии 2-3 года; последняя треть группы – офицеры из действующей армии, прослужившие 4-5 лет.

На каждом курсе действовали выборные суды офицерской чести в составе 4-5 офицеров. За четыре года пребывания в армии, с этой формой воспитательной работы среди офицеров я встретился впервые. В СКУОСКА эта форма действовала уже несколько лет, имелся определенный опыт работы. Где-то в июне или июле в порядке пополнения состава суда чести, общее собрание курса избрало меня в состав суда, а вскоре, в связи с отъездом его председателя, ст.лейтенанта Садчикова, меня избрали председателем суда офицерской чести. Должен сказать, что я убедился в возможности эффективной деятельности этого вида воспитательной работы. Всё проходило весьма серьезно: расследование членами суда с привлечением других офицеров обстоятельств проступка, оглашение обвинительного заключения, допрос провинившегося, заслушивание свидетелей, оглашение приговора. Заседания суда чести, естественно, были открытыми, как правило, на общих собраниях курса. Виды наказания: осуждение проступка, товарищеское порицание, предупреждение, выговор, строгий выговор, рекомендация руководству курсов о понижении в звании, об отчислении с курсов, о передаче дела в военный трибунал.

А кругом уже вовсю шла демобилизация. В какой степени она могла коснуться нас – никакой ясности! Пока мы продолжали занятия по программе и совершенствоваться.

Встретили и Новый 1946 год!

Развязка наступила неожиданно. В январе 1946 г. в СКУОСКА поступило распоряжение заместителя начальника 8-го Управления Генштаба об увольнении в запас по статье 43 пункт "а" положения о службе офицерского состава всех специалистов народного хозяйства СССР, а также студентов старших курсов высших учебных заведений. 29 января мне было вручено командировочное предписание отправиться в г.Киев в распоряжение начальника 8-го отдела штаба Киевского военного округа для увольнения в запас, а также опечатанный пакет с моим личным делом.

Вечером 3-го февраля 1946 года, я уже окончательно вернулся домой в Москву, отслужив в армии 4 года, 5 месяцев и 10 дней!

* * *

Послесловие:

В начале марта 1946 года я был восстановлен в списках студентов третьего курса Московского геолого-разведочного института (МГРИ). Начиналась новая, мирная жизнь.

Георгий Константинович Жуков

22 июня 1999г., г.Москва.