Дата размещения на сайте: 25 сентября 2016

      Автор Зворыгин Леонид Васильевич,к.т.н., ин-р горного дела, рожд. 22 января 1931 г. прожив. г. Новосибирск, до февраля 2016 г работал в ИГД СОАН.                                                                                                                                                                                                 

 НАЧАЛО ТРУДОВОГО ПУТИ

Волей судьбы, а в большей степени, конечно, решением руководства бывшего Советского Союза, я оказался в 1953 году на первом рабочем месте в своей трудовой деятельности. Это была ГДР – бывшая Германская Демократическая Республика. Место это было выбрано руководством СССР не только для меня лично. Это была большая политика, и решались большие, важные дела.

Шла в разгаре холодная война. Советский Союз создавал ядерный щит на американскую угрозу ядерной войны. Но еще ранее, перед окончанием Великой Отечественной войны, как гласит история, нашими геологами была дана высокая оценка предполагаемых запасов уранового месторождения в южно-западной части Германии на границе с Чехией. Американцы об этом месторождении тоже знали и оперативно, начав свое участие в антигитлеровской коалиции, этот участок территории заняли. Но наши войска в пылу победной эйфории в 1945 году американцев с этой территории «культурно» вытеснили.

Используя наш воинский контингент и рабочих из местного населения, буквально после последней канонады начались на месторождении разведочные работы, и прогнозы геологов подтвердились.

К этому времени в Москве было организовано специализированное учреждение ГУСИМЗ – Государственное управление советским имуществом за границей, – которое занялось отбором и комплектацией для соответствующих предприятий инженерных и руководящих кадров. Первая большая группа специалистов в основном из  Донбасса и Кузбасса была направлена в ГДР в 1948–1949 годах. На месторождении развернулись горные работы по проходке стволов, горных выработок, обустройству промплощадок с возможной попутной добычей урановой руды.

Мое, Зворыгина Леонида Васильевича, личное участие в битве за металл в конечном итоге заключалось в следующем. Кратко мои персоналии таковы. Коренной вятич, уроженец 1931 года села Сырчан Кировской области. Детство и юность прошли в поселке (пристани на реке Вятке) Медведок. В 8–10 классах (1945–1948 гг.) учился в районном городе Нолинск, известном ранее как родовое гнездо В.М. Молотова.

В детстве, перед началом глубоких испытаний 1941–1945 годов, после испанских событий, посмотревши многократно кинофильм про Василия Чапаева, играли в войну. Но, честно признаться, эти игры не дали мне ни грамма антипозитива к немецкому народу, к их традициям, достижениям и заслугам. Вероятно на это, как и для многих русских, прежде всего сказался наш менталитет, чтение книг и семейные традиции порядочности, уважения. Такая ситуация в большой степени была обусловлена еще тем, что немецкий язык в 5-м – 7-м классах преподавала учительница-немка, репатриированная с семьей из города Энгельса (Поволжье). Притом преподавала хорошо и интересно, так что я усвоил не только азы, но мог сносно разговаривать и читать на немецком. Это позволило в будущем легко сдавать «тысячи» за себя и «за того парня» в институте; находиться достаточно комфортно в местной среде при работе в ГДР, досрочно сдать кандидатские экзамены по иностранному языку; многие годы выписывать и читать газету Neus Deuschland.

Хотя к фашистской Германии и современным идеологическим последователям у меня до сих пор есть счеты. Мой отец, Зворыгин Василий Андреевич, рядовой, 44 лет, провоевав всего три месяца, погиб в январе 1944 года при разблокировании г. Ленинграда; захоронен в мемориале на станции Любань. Дядя Михаил по линии отца призван в Красную Армию в первые дни войны, рядовой: где и когда погиб – неизвестно. Двоюродный брат Афанасий по линии мамы после окончания десятилетки в 1940 году был призван в г. Свердловске (сейчас Екатеринбург) на воинскую службу: предположительно, службу проходил в Брестской крепости и там погиб при ее защите. Двоюродный брат Николай также по линии мамы, рядовой, в боях получил тяжелое ранение в руку и значился до кончины как участник Великой Отечественной войны 1941–1945 гг…

И счет на этом не заканчиваю, хотя дядя Александр фашистов не громил, но уход его из жизни связан напрямую с войной. Дядя Саня, отец Афанасия и Николая, будучи председателем колхоза, собрав с полей урожай, предназначенный в те времена по плану до грамма для сдачи государству, небольшую часть его раздал умирающим с голода колхозникам. А это были на 99,9% женщины, старики, инвалиды, дети. Предстоял трибунал и расстрел, но дядя Саня совершил суицид.

Вот такой психологический багаж был у меня перед отправкой в Германскую Демократическую Республику. Но было не все так и мрачно, как я рассказал выше.

Наконец, в июне 1953 года наступил момент истины, когда после защиты дипломного проекта в Ленинградском ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени горном институте имени Г.В. Плеханова и выдачи диплома с отличием по специальности горного инженера началось распределение и предложение предполагаемых мест работы. Съехались работодатели. Для меня уже был первый предложенный вариант – аспирантура в ЛГИ. Но активно работал со своими заманчивыми перспективами работодатель из ГУСИМЗа.  

Решение было принято в пользу второго предложения: наука подождет, надо набраться практического опыта, да и материально укрепиться, поскольку личный гардероб состоял не более как из форменных шинели и кителя, да матросских шкер, купленных на барахолке. Состоялись официальное подписание договора, предварительная информация об условиях работы: предприятие высокой секретности, меры ответственности за антиморальное и антигосударственное поведение и т.д. Высказалось также пожелание, чтобы отъезжающие специалисты по максимальной возможности были в паре с супругой. Для меня в личном плане такое пожелание было сигналом к активным действиям. Срочно написал открытку в город Киров Пустоваловой (в девичестве) Марианне (в быту Марина) Николаевне, что буду там через неделю, чтобы была не в отъезде и необходима встреча.

Досье о Марине. Родилась в Воронеже (1928 г). Ее мать закончила пансион благородных девиц в г. Орле, учительница. Отец студентом Варшавского госуниверситета был назначен в охрану Временного правительства, затем служил в Красной Армии, а после окончания службы уехал с семьей в Сибирь, обосновался в г. Купино Новосибирской области и также занимался педагогической деятельностью. В 1937 году репрессирован, приговорен к расстрелу, позже реабилитирован. Марина в 1949 г. закончила в г. Томске техникум, была направлена на работу в поселок Медведок, где занимала должность заведующей лабораторией местного заготзерно. Приезжая на каникулы, я встречался с Мариной, проводил с ней время в прогулках, отдыхе, танцах. Она мне  очень нравилась. Моя мама Марину хорошо знала также по работе.

Поэтому мое решение и остановка в г. Кирове не была случайными и никогда в жизни, прожив с Мариной более 50 лет, я не жалел об этом. Мое предложение руки и сердца Марина приняла, но мы как дети того времени должны были получить согласие своих родителей (то есть мам) и созвониться после получения результата. Единственное Марина высказала опасение, а что если ей из-за отца не разрешат выезд за границу. Я заверил ее, что прерву по семейным обстоятельства свой договор.

Согласие обеих мам было получено. Моя мама, правда, высказала маленькое замечание: «Да, Марина – девка хорошая, но уж больно бойкая; а ты ведь совсем молодой, всего 22 года, погулял бы еще, ну уж ладно – ты давно у нас уже взрослый» (родители признали меня взрослым в 12 лет, когда я начал активно помогать по домашнему хозяйству: скот, заготовка сена и дров, и т.д.).

Предстоял важнейший момент в жизни меня и Марины – регистрация брака. Сложностей никаких больше не было, но…

Сейчас покажется многим нелепым, но даже по тем совсем еще недалеким временам транспортные вопросы были совершенно архаичными. Суть в том, что добраться из Медведка до областного центра можно было тремя способами: вверх по Вятке на колесном пароходе или со времен Екатерины II по гравийно-грунтовому тракту Вятка – Казань на попутных машинах (около 180 км) и нерегулярно ходящих пазиках.

Для ускорения процесса регистрации брака решили со свояком Иваном Васильевичем (мужем моей старшей сестры) ехать в г. Киров на «ковровце». Для расшифровки – это двухколесный мотоцикл, на мой взгляд, имеющий тягу не более 1 л.с., с пружинными амортизаторами и с жестким багажником. Разместив на багажнике детское одеяло (для мягкости) и плюнув через левое плечо, тронулись в путь.

Длинный путь и дорогу, объезжая колдобины, одолели благополучно. Но по приезду, мои, как я уже говорил ранее, матросские шкеры были так пропитаны дорожной пылью, что на два раза отстирать их не удалось. Свояк поехал искать по городу у своих знакомых-речников необходимые и приемлемые для меня брюки. Вопрос с брюками решился со второго захода благополучно. Купив подарок невесте – летнее платье на деньги свояка, в будущем их вернуть, вернувшись в первый рабочий отпуск, занялись главным мероприятием.

На мотоцикле поочередно я и Марина были доставлены в загс, о чем свидетельствует документально запись 11 июля 1953 года. Домашняя вечеринка на 7 персон по случаю бракосочетания, и через сутки мы разъехались: Марина в командировку по работе, я в Медведок догуливать предрабочий отпуск. Позже Марина на неделю приезжала в Медведок, затем снова уехала по работе в командировку: отпуск ей не дали, началось, как тогда говорили колхозники, время хлебозаготовок, в котором она принимала участие как специалист. А дальше был для нас обоих сильнейший удар от системы и темная полоса – мы встретились только почти через восемь месяцев.

Согласно имевшемуся на руках предписанию за десять дней до отъезда в ГДР (в 20 числах августа) прибыл в Москву и явился в ГУСИМЗ, располагавшийся недалеко от Белорусского вокзала. Как уже говорил ранее, расшифровка этой организации такова – Государственное управление советским имуществом за границей. То есть уже с самого первичного начиналась просматриваться высочайшая секретность. Убедиться в этом пришлось также, получив в разных отделах ГУСИМЗа соответствующие инструкции с весьма жесткими мерами ответственности за невыполнение таковых.

Команда для отправки за рубеж была собрана солидная: я, сокурсники Мельниченко Вадим с супругой Зиной,  Бородин Лева с супругой Ниной, Селиванов Володя с супругой Галей, Готовцев Борис с супругой, Сазонов Саша и геолог Слепков Валентин.

Куда нас повезут и чем мы будем конкретно каждый заниматься, нас в известность не поставили. Как специалисты будете создавать там для страны – родины атомный щит, место ваше именно там будет почетно и ответственно.

Дорога к месту назначения как в первый раз, так и в последующие поездки, всегда была одинакова. Поездом до Бреста и через Польшу до приграничного ГДР города Франкфурта-на-Майне, затем ведомственным автобусом до г. Зигмар, в принципе спутника города Карл-Маркс-Штадта (ранее и теперь город Хемниц). Чтобы мы в пути не потерялись и вели себя достойно согласно инструкциям, нас всегда, да и в дальнейшем в повседневной жизни, сопровождали незаметно «вежливые» люди.

В г. Зигмаре располагался, как можно сказать для добывающих предприятий по тем временам, комбинат. Но он так официально не назывался. Это было предприятие почтового ящика № 1051.

На «почтовом ящике» нас встретили хорошо. Разместили в типовой гостинице, провели снова собеседования, выслушали наши пожелания и определили каждому место пребывания по договору на три года. На объект № 6 направлялись я, Саша Сазонов, Борис Готовцев и Валентин Слепков. Остальные из группы разъезжались по другим местам. В условиях ГДР встретиться удалось позднее только с Селивановым Володей и Бородиным Левой.

Управление объекта № 6, название которого официально в открытых документах не значившегося и не рекомендованного к употреблению в неслужебных разговорах и письмах, находилось в километрах 80 от г. Зигмара. Это был небольшой, обустроенный, без особых признаков промышленных предприятий, можно сказать провинциальный городок Ауэрбах. Что сразу бросалось в глаза и потом практически подтвердилось – этот городок от войны пострадал не так основательно. Служебное помещение объекта № 6, располагавшееся в каком-то старинном здании, небольшой жилой комплекс для сотрудников и воинская часть, несшая охрану всех подразделений объекта и выполнявшая другие обязанности, располагались компактно на окраине города. Основу жилого комплекса составляло в парковом массиве бюргерское поместье, брошенное хозяином и бежавшего в западную зону. За высоким забором и шлагбаумом на въезде размещались двухэтажный коттедж; здание, где ранее располагалась прислуга, а теперь общежитие, столовая, гостиница; двухэтажное здание, приспособленное под клуб и кафе; два вновь построенных многоквартирных дома и сауна.

Производственная мощность объекта № 6 состояла из трех шахт (рудников): шахта № 277 (шахта Zobis – Цобис), шахта № 241 (шахта Schnekenstein – Шнекенштайн), шахта № 183 и небольшой карьер. Меня определили на шахту № 241 и в трудовой книжке от 1 августа 1953 года начался мой непрерывный стаж с первой записью: зачислен на должность старшего инженера контроля ОТК шахты загранпредприятия.

Структурно загранпредприятие шахта № 241 было однотипно с обычной советской (российской) шахтой. Руководителями большинства структур на тот период были назначены наши специалисты. По памяти, начальником шахты № 241 был Котин, главным инженером Вольхин Николай Алекандрович, главным геологом Трунов Евгений, главным механиком Таранец Виктор, главным геофизиком Саяпин Анатолий. Мой непосредственный начальник, руководитель отдела ОТК шахты – Цымбал Василий. Руководителем маркшейдерского отдела был также российский специалист. Другими подразделениями на шахте, в том числе начальниками подготовительных и добычных участков, руководили специалисты из местного населения. Нам говорили, что это были специалисты из бывших военнопленных, прошедших определенную проверку, имеющих соответствующую мотивацию и вступивших в партию СЕПГ (Социалистическая единая партия Германии). Недостатка в рабочих кадрах на шахтах не наблюдалось, так как все трудящиеся загранпредпредприятий имели перед народными предприятиями большие преимущества в заработке, льготах и продуктовых карточках. Естественно, такого же характера льготы за вредность на производстве имели советские специалисты: двойной оклад в марках и рублях, двойной отпуск 48 рабочих дней.

На шахте № 241 трудились также инженеры и техники: в нашем отделе Ладыгин Володя, в других отделах Кечин Володя, Зырянов Георгий, Бессонов Володя и две молодые девушки. Заранее оговорюсь, обо всех кого я назвал и кого не мог вспомнить, у меня остались очень добрые и теплые воспоминания. Все старались поделиться своим накопленным опытом, дать какие-либо полезные советы. Это было не только по производственным вопросам, но и на бытовом уровне, особенно когда уже у меня окончательно сложился семейный вопрос.

Названные мною сотрудники были из разных районов страны: Цымбал, Саяпин, Таранец, Трунов – с Украины; Вольхин, Ладыгин, Зырянов – с Урала; Котин, Кечин – из Москвы; Бессонов – из Иркутска. Из разных мест нашей необъятной родины были и другие специалисты, с которыми я общался за все время пребывания в Германии, но не вспоминаю каких-либо выходящих за рамки приличия скандалов, междоусобиц и прочее. Мы жили одной единой «колонией».

Не могу сказать достоверно из-за бывшего тогда жесткого грифа секретности даже среди руководящего звена советских специалистов, но, по моему мнению, шахты № 277 и № 241 объекта № 6 среди других загранпредприятий по добыче урановой руды (концентрата смолки и менее богатой по содержанию, рассеянной в вмещающих породах) были доминирующими. Это было обусловлено, прежде всего, местом их заложения, находящегося в эпицентре этого месторождения. Шахтное поле шахты № 241 находилось в 15–20 км от г. Ауэрбаха на взгорье Судетских гор, буквально на границе с Чехословацкой  Народной Республикой. В этом меня убедил Володя Ладыгин, вводя в курс старшего инженера ОТК и нарушая инструкции, проведя по тропинке до блокпоста с гэдээровскими и чешскими пограничниками, с которыми мы побеседовали. На этом участке с древних времен из штолен, сохранившихся с тем пор, добывали естественный материал для краски киноварь.

Шахтное поле шахты № 277 находилось в равнинной местности в сторону большого города Рлауен, также в 10–15 км от Ауэрбаха и не очень далеко от границы с западной зоной Германии. Эти оба промышленных участка – месторождения жильного типа обычно с крутым залеганием. Поэтому вскрытие месторождения было произведено вертикальными стволами, подготовительные работы и очистная выемка запасов велись по типовым схемам. Система разработки блок-этаж, с послойной шпуровой отбойкой, частичным или полным выпуском горной массы.

На всем сказанном я останавливаюсь достаточно подробно для того, чтобы дать понять – в официальном назначении меня на не очень внятную должность старшего инженера-контролера ОТК (отдел технического контроля) скрыты некоторые нюансы. Отдел ОТК на шахте загранпредприятия выполнял очень важные, существенные и ответственные задачи. Это, можно сказать, была правая и левая рука начальника и главного инженера шахты. Во главе: как выполняется технический и технологический регламент на всех подготовительных и очистных забоях, участках. Отдел ОТК на шахте должен был (на объекте – контролировал) заниматься также учетом, хранением, своевременной выдачей из забоев (шахты) и отгрузкой в Советский Союз «готовой продукции»: ящиков с рудой высокого содержания радиоактивного урана, а бедносодержащую руду – самосвалами на обогатительную фабрику.

Каждый рабочий день для работников отдела ОТК шахты начинался с задания для спуска в шахту; знакомство и разборка ситуации с бригадирами, штайгерами, начальниками участка на местах; отчет и предложения начальнику отдела, главному инженеру или начальнику шахты. Такой порядок на шахте № 241 меня особенно сблизил по производственным делам и доверительству с начальником отдела Василием Цымбалом и главным инженером Николаем Александровичем Вольхиным. Это дало мне при ответственном отношении промышленную закалку и будущий должностной рост.

Решение моих семейных вопросов явно затягивалось. Я проживал пока в комнате общежития с Сашей Сазоновым и Георгием Зыряновым. Саша, мой земляк из села Архангельского, вместе заканчивали десятилетку в г. Нолинске и одновременно сделали выбор дальнейшей учебы в ЛГИ. Учились в одной группе и жили в одной комнате общежития на Малом проспекте, 40. С Георгием я тоже подружился. Он был очень спокойным и рассудительным товарищем. Оба они очень ценили мой выбор супруги и всегда по-мужски тепло относились к Марине.

Буквально каждую неделю заходил в секретный отдел объекта узнать, как решается вопрос приезда Марины. Ответ был один: «Не беспокойтесь, решается». Вел разговоры с руководством, что готов из-за задержки решения вопроса завершить досрочно свою загранкомандировку. Считаю, по большому счету, решить положительно мой индивидуальный семейный вопрос помогло глобальное историческое событие: кончина великого кормчего 5 марта 1953 года и хрущевская подготовка к XX съезду КПСС, развенчавшего культ личности в преддверии начавшегося процесса реабилитации «врагов народа».

И вот в 20-х числах марта 1954 года после долгой разлуки наступила долгожданная встреча. Мне выделили легковую машину, я выехал в г. Зигмар, куда Марина прибыла автобусом из г. Франкфурта-на-Майне. Нам дали для ночевки место в гостинице, поутру, как всегда, ознакомились в определенных местах с секретными инструкциями, заполнили нужные анкеты и тронулись в путь до г. Ауэрбаха. Уже в пути Марина ошарашила меня вопросом – чем она будет заниматься. Объясняю – отдыхать, как большинство жен советских сотрудников, приехавших в чужую страну без контракта по необходимым специальностям загранпредприятия на трудоустройство. Отсутствие в воспитании нашего поколения привычки не работать вызвало у Марины недоумение: «Зачем сюда я ехала?».

Нам выделили двухкомнатную полногабаритную квартиру в городском жилом комплексе недалеко от управления объекта. Свободного жилья в «колонии» на данный момент не оказалось, мы его получили там после первого отпуска. Обустройство первого семейного гнезда было пуританским, начиная от казенной кровати и кончая казенной кастрюлей. Все это хозяйство заменялось постепенно на приобретенное собственное. Во вторую комнату мы заходили редко, поскольку использовали ее только как кладовую.

Моей гордостью к приезду Марины были только две приобретенные вещи: широкополосный радиоприемник с громадным диапазоном приема станций передач и мотоцикл БМВ (пока без коляски). Обе эти вещи по тем временам были технически уникальны и высоко котировались в Советском Союзе. Собственными передвижными средствами нам в зарубежье пользоваться было запрещено. Но возникло большое желание новый мотоцикл хотя бы опробовать. И в одну из ночей я и Володя Ладыгин непродолжительную обкатку мотоцикла произвели, проехав знакомым маршрутом от города до шахты и обратно. Все прошло благополучно, замечены не были и только один раз съехали в неглубокий кювет. «Зверь, однако же, не машина» – было наше заключение, и, запаковав его багажом, отправил на родину.

Было неудивительно, когда буквально через полмесяца после приезда, Марина записалась на прием к начальнику объекта № 6. Потом еще сделала несколько посещений в управление то ли к секретарю партийной организации, то ли еще к какому-то руководителю. И ее настойчивость дала результат: в трудовой книжке Зворыгиной Марианны Николаевны появилась запись: «19 апреля 1954 года зачислена на должность техника вычислителя магнитометрической партии загранпредприятия почтового ящика 1051».

И далее служебная деятельность Марины в загранпредприятии значилась следующим образом:

—  1 июня 1954 года назначена на должность техника-учетчика отдела технического контроля;

—  2 января 1956 года освобождена от занимаемой должности по сокращению штатов;

По моей версии причиной увольнения ее было в большей степени окончание декретного отпуска.

Энергии и темперамента у Марины хватало не только на обустройство первичного семейного очага и работу в своей отдаленной от ее специализации области. Это было у Марины в ее характере. Поэтому отвлекусь немного на будущее.

Вернувшись в Союз, работая с небольшими перерывами в различных организациях, чтобы быть востребованной на исполняемой ею работе, Марина закончила:

—  Новосибирский радиотехнический техникум (1968 г.);

—  Новосибирские курсы повышения квалификации руководящих и инженерно-технических работников Министерства станкостроительной и инструментальной промышленности СССР по единой конструкторской документации (1970 г.);

—  Высшие государственные курсы повышения квалификации руководящих, инженерно-технических и научных работников по вопросам патентования (Москва, 1977 г.), – и освоив не менее десятка различных специальностей.

А теперь Марина увлеклась еще художественной самодеятельностью: читала стихи Есенина и Лорки; пела в хоре. Руководитель клуба был специально откомандирован из Союза, организуя самодеятельность, показ кинофильмов и концертов из приезжающих в ГДР советских артистов. Если в какой-то момент в зале зрителей не хватало, давался сигнал в воинскую часть и солдаты с великой радостью участвовали в мероприятии.

Больше из организаторов самодеятельности мне запомнился Анатолий Саяпин, обаятельнейший молодой человек, любимец всех сотрудников объекта, особенно молодых девушек-контрактниц и жен, чьи мужья давали «стране угля». Приезжая с шахты, я направлялся в клуб, зная, что Марина там, играл в бильярд, если было желание и оставшиеся силы, заходил за кулисы и звал ее домой. И мог даже что-нибудь подпеть, если меня песня затронула. И тут вдруг случился грандиозный конфуз, после которого Марина искренне плакала, и сказала, что больше в самодеятельности участвовать не будет. Суть в том, что руководитель клуба, или еще кто-то все перепутали и мне на одной из планерок у руководства объекта вручили с начала моей трудовой деятельности первую, признаюсь абсолютно незаслуженную и незаработанную, грамоту. А в моей трудовой книжке за 1954 год в графе «Сведения о поощрениях и награждениях» появилась первая запись:

– «Благодарность за участие в художественной самодеятельности загранпредприятия, занявшего 2-е место и награжден грамотой».

Я для участия в конкурсе художественной самодеятельности загранпредприятия никуда не выезжал, ездила Марина, и она до конца проявила свой характер. И больше в художественной самодеятельности объекта не участвовала. В свободное от работы и семейных дел время стала больше читать (в клубе была неплохая библиотека), занялась, как многие женщины на объекте, вязанием и чуть позже – настоящими женскими обязанностями.

Однако перед завершением работы на шахте № 241 считаю, уже заслуженно, получил вторую благодарность:

– « 4 ноября 1954 года. Благодарность за обеспечение выполнения Госплана и производственные успехи, достигнутые к 37-ой годовщине Октября».

И буквально следом приказом по управлению объекта № 6 (п/я1051) от 6 декабря 1954 года в трудовой книжке значится: «Назначен на должность начальника ОТК шахты там же».

Уточняю. Там же и не там же: не шахта № 241, а шахта № 277. Влиться в новый коллектив шахты не представляло особых трудностей. По объекту я уже всех сотрудников практически знал. Предстоящие обязанности тоже были уже знакомы. И в этом назначении на должность начальника ОТК шахты № 277, считаю, во многом обязан Михаилу Ивановичу Устинову. В то время Михаил Иванович был уже начальником ОТК объекта № 6. А до этого занимал должность заместителя начальника того же отдела под фамилией Киричек. Последний никаких положительных воспоминаний не оставил. И практически контакты по работе начиная с должности инженера контролера ОТК шахты с самого начала были установлены с Устиновым М.И. Тем более, когда занял должность начальника ОТК шахты, общение было практически ежедневным. Я отношусь к светлой памяти Михаила Ивановича с величайшим почтением. Это был деликатнейший, глубоко грамотный специалист-горняк, добрейший на всё, не считая времени, чтобы рассказать, посоветовать, поделиться опытом.

Но мне вдвойне повезло, что на шахте № 277 также пришлось поработать в тесном контакте с главным инженером Владимировым Иваном Владимировичем, имевшим по сути, такие же человеческие качества, как и Устинов М.И. Иван Владимирович был только к некоторым подчиненным по внешнему виду более строг, вероятнее всего недостаточно ответственным к порученным обязанностям.

Забегая намного лет вперед, скажу, что оба моих близких знакомых по объекту № 6 – Устинов М.И. и Владимиров И.В. – стали докторами технических наук, заведующими лабораторией и отделов Института горного дела им. А.А. Скочинского. Бывая в Москве в командировке из Сибири при имеющейся возможности я всегда старался поехать в г. Люберцы, чтобы в ИГД им. А.А. Скочинского повстречаться и пообщаться с Михаилом Ивановичем и Иваном Владимировичем. Наши встречи были всегда добрыми, задушевными и заканчивались иногда даже в домашних условиях. И как прежде от обоих я получал что-нибудь новое, полезное для моей работы, а иногда и поддержку как старших товарищей.

Естественно, работы и особенно ответственности в должности начальника ОТК шахты № 277 у меня намного прибавилось. Во-первых, шахта № 277 по габаритам, объему подготовительных и очистных работ, а также величине (КГ, Т, м3) конечного продукта, можно считать была сверхгигантом. В работе находилось семь горизонтов, слепыми стволами вскрывались восьмой и девятый. Повышенная ответственности была, например, даже в том, что находящийся в моем подчинении склад готовой продукции обслуживался в каждую из трех смен четырьмя советскими солдатами. Сбой в приемке из шахты металлических ящиков с высококлассной, высокосортной рудой (вес ящика с рудой до 100 кг!) и отгрузке этой продукции грузовыми вагонами с пломбами и усиленной охраной был недопустим и грозил большими неприятностями. За весь период руководства этим ответственным участком (слава всевышнему!) никаких громких эксцессов не произошло и солдаты меня не подвели.

Так проработал я в должности начальника ОТК шахты № 277 декабрь 1954 года и весь 1955 год. Помимо напряженной работы 1955 год был для меня и Марины знаковым по двум событиям.

Ранней весной в г. Зигмаре состоялось общее комсомольское собрание всех организаций загранпредприятий управления урановой отрасли в ГДР, посвященное какому-то важному текущему моменту. Естественно, мы приехали на мероприятие ведомственным автобусом. После окончания собрания все собрались к установленному времени в автобусе кроме Саши Сазонова, моего земляка, однокашника, товарища. Он никого не предупредил, мне ничего не сказал, его ждали еще 20 минут, час – так и не появился. Так и уехали без него. Саша заявился в г. Ауэрбах на следующий день, на объекте ему вручили приказ: «За неделовую связь с местным населением договор с загранпредприятием расторгнуть и отбыть в Союз в течение 24 часов».

Я добился разрешения и с Мариной Сашу проводили до Франкфурта-на-Майне, посадили в поезд. Это были наши последние рукопожатия и товарищеские объятия. После отъезда Саши писем от него не получал, и по приезду в отпуск в ГУСИМЗе зашел в соответствующий отдел узнать, что с ним случилось дальше в пути или еще позднее. Мне ответили: «О Созонове Александре Ивановиче просим вас вопросов не задавать!». Печально! В том же отпуске со свояком Иваном Васильевичем на мотоцикле БМВ съездили в село Архангельское (от Медведка километров 50) к родителям Саши, может у них есть какие-нибудь сведения о нем. Ни от него и также от каких-либо организаций информации они не получали. Так и через несколько лет Сашины старики ничего о его судьбе не узнали. У меня было несколько версий, но ни одна документального подтверждения не получила.

Второе в личном плане событие 1955 года было наоборот весьма и весьма радостным. Числа 24–25 августа я отвез Марину по совету врача и наступившим признакам в роддом в г. Зигмаре. И вот наступило воскресение 27 числа, последний выходной августа месяца, утвержденный правительством буквально недавно праздником – День шахтера. В клубе после торжественного собрания расселись в кафе за столиками, я – с сотрудниками шахты № 277, и буквально после первой меня пригласили к телефону: «Поздравляем, Леонид Васильевич, у вас сын, вес 3600, рост 59 см, состояние супруги и малыша нормальное».

Передал врачам «спасибо», а супруге скорейшего выздоровления, вернулся в кафе. А там за всеми столиками уже все знали без деталей что случилось. Пришлось ради такого радостного события поставить на столы ящик шампанского.

Через несколько дней забрал из роддома Марину и сына, нареченным и записанным в свидетельстве о рождении Игорь, место рождения город Карл-Маркс-Штадт. Позже Марина заменила это свидетельство о рождении Игоря на другое свидетельство, поставив его место рождения г. Москва. Мотивацией ее поступка были незабываемая ей семейная трагедия 1937 года и опасения возможного повторения поиска «врагов народа», рожденных где-то и когда-то за пределами нашей родины.

Жизнь обитателей «колонии» объекта № 6 г. Ауэрбаха не была ограничена из-за существующих обстоятельств только ее территорией. Организатором выездных мероприятий был комсорг объекта Игорь Мяло. Тем более уже в те времена на загранпредприятиях горного профиля был общий выходной в воскресенье, а в самом СССР общий выходной, имея ввиду добывающие отрасли, ввели значительно позднее. В поездках посетили в городе Дрездене знаменитую картинную галерею. Галерея начала только функционировать после войны, а сам город был еще в громадных руинах после американской бомбежки в ее конце. Съездили на отдых на столбы Бастай у реки Эльба и озеро Эльсниц. В этой поездке у рыбаков купили форель и сварганили коллективную уху. Также побывали в музее Гете в городе Франкфурт-на-Майне; знакомились в экскурсиях с народными предприятиями и городом Карл-Маркс-Штадт, угольной шахтой и городом Цвикау.

Комсорг Игорь Мяло как организатор запомнился еще вот чем. Обычно, начиная с понедельника, он составлял список желающих, кто в субботу настроен посетить сауну. Сауна всегда была отменной: уже на тот момент все высококлассные услуги, бильярд, дружеское застолье, рассказы, анекдоты. Но каждый раз после таких мероприятий почему-то по наличиствующим ситуациям руководством объекта вскрывалось, в нужное время и в нужном месте высказывалось, кто перебрал лишнего, кто сказал что-то не к месту. Поскольку на объекте молодежи было достаточно изрядно, то случались даже и свадьбы. Комсорг Игорь начинал подготовку с виновниками торжества тоже со списка приглашенных на свадьбу, который, кстати, согласовывался с руководством объекта. Естественно, в списке оставались только наши надежные в застольях сотрудники; присутствие кого-либо из местных, кроме обслуги мероприятия исключалось; приезда родственников из Союза не припомню. Обычно свадебное мероприятие, после возвращения молодоженов и свидетелей из г. Зигмара, где им в отделе кадров управления вручили доставленное из Москвы брачное свидетельство, проводилось в клубе. Но особенно запомнилась впечатляющая свадьба с широким размахом при бракосочетании москвичей Володи Кечина и переводчицы Марты. Они организовали свадьбу в бюргерском коттедже, который пустовал и не заселялся даже никем из руководителей объекта из-за высоких коммунальных выплат. А вот Марта и Володя после внушительной по тем временам свадьбы остались в коттедже даже жить. Наверняка это были первые «российские олигархи», о чем, к сожалению, нигде не отмечено и не зафиксировано. Собирались к ним на посиделки: громадная гостиная, зал, спальня, прочие апартаменты; раздвижные двери, раскрываемые нажатием кнопки с пульта. Вот это была для нас, как говорилось, простых советских людей знакомство наяву с буржуазным бытом и капиталистической идеологией. Эффект усиливался еще тем, что обычно Марта и Володя гостей встречали в роскошных бархатных халатах и препровождали к столу в зал, освещенный хрустальной люстрой невероятных размеров.

Милые добрые, потешные молодые ребята!

Марина долго переписывалась с Мартой, когда они вернулись после командировки в Союз и обосновались в Москве. К сожалению, брачный союз Марты и Володи через определенное время распался.

К слову сказать, вот таких доверительных отношений у меня и Марины не сложилось с моими однокашниками Борисом Готовцевым и его супругой. Они жили на объекте очень замкнуто, абсолютно ни с кем не общались. Да и потом мои встречи с Борисом в Министерстве угольной промышленности СССР ограничивались только рукопожатием и одной – двумя банальными фразами. К тому же Борис Готовцев даже ни разу не приезжал в Ленинград – Санкт-Петербург на торжественные встречи выпускников горного факультета ЛГИ 1953 года.

Зато студенческая приятельская дружба на долгие годы укреплялась разовыми встречами загранкомандированных пар: Володи Селиванова (будущего директора шахты в Караганде, которого навестил находясь в командировке из Новосибирска) и Левы Бородина в Ауэбахе; Вадима Мельниченко (лауреата Государственной премии СССР в тот период за научное обоснование и разработку технических средств, обеспечивающих благоприятный тепловой режим глубоких рудников) на курорте в Сочи, а затем на всех юбилейных встречах в Ленинграде – Санк-Петербурге.

Дед Мороз на Новый 1956 год принес мне очень большой, но ответственный подарок. В трудовой книжке от 1 января 1956 года (именно от 1-го января!) появилась запись: «Назначен на должность главного инженера шахты загранпредприятия».

Почему «ответственный подарок» скажу в двух словах сразу, а потом в повествовании уточню более детально: ведь мне было всего от роду 25 неполных лет, и на производстве я отработал всего три года. Конечно, это новое должностное назначение не было для меня неожиданностью. Началось за несколько месяцев с приватного разговора со мной начальника объекта № 6 Волынского, партийного секретаря объекта и кого-то из управления о моем представлении дальнейшего карьерного роста. Я скромно ответил: «Как получится – так и буду на это реагировать». Мне было сказано, что они посоветовались с моими непосредственными руководителями, продлевают срок загранкомандировки еще на три года и предлагают занять пост главного инженера вновь создаваемой как структурная единица шахты № 362. Мне не хотелось, и не было каких-либо причин отказаться от такого предложения. Правда, секретарь партбюро еще добавил, чтобы моя ответственность за порученный участок работы была не только административной, но и партийной, следует подать заявление о вступлении в КПСС. Так, также с поручительством Владимирова И.В. и Устинова М.И., я стал в срочном порядке кандидатом в члены КПСС.

Итак, с 1 января 1956 года я приступил к работе в новой должности создаваемой шахты № 362. Извините, не ошибаюсь в слове «создаваемой». Суть вот в чем. Дополнительный клетьевой ствол № 362 был пройден ранее на шахтном поле действующей шахты № 277, где я работал в то время.  К этому же времени на промплощадке клетьевого ствола № 362 был пройден скиповой ствол и создана вся инфраструктура для действия самостоятельной шахтной единицы. Эксплуатационные и горные работы шахты № 362 на шахтном поле были определены до 4-го горизонта включительно, а шахты № 277 – с 5-го по 9-ый горизонт. Смысл раздела шахты № 277 на две самостоятельные единицы вполне ясен. Требовалось по времени боле эффективная отработка данного богатого запасами месторождения. Ситуация для меня облегчалась тем, что я в принципе был уже знаком с горной, геологической, технологической и технической особенностями шахты № 362.

Директором шахты № 362 был назначен Тимофеев Алексей Михайлович: бывший донбасовец, а на объекте до перехода директор шахты № 183, готовящейся к закрытию. Алексей Михайлович был на несколько лет старше меня; плотный, спокойный, с железной выдержкой, умением выслушать собеседника и дать нужные советы, указания, задания или без надрыва в чем-то отказать – в хорошем и добром, понятии – типичный хохол. Кстати буквально такой же была и его супруга, вывшая по женской части в контакте с Мариной и безмерно баловавшая нашего первенца Игоря.

По служебной части с обоюдного согласия, я и Алексей Михайлович придерживались каждый своих служебных полномочий, но при производственной необходимости не устранялись помочь друг другу. Полная правда в том, что за все время совместной работы у нас не было не только ни одной конфликтной ситуации, но даже намека на такое событие.

Списочный состав рабочих и ИТР на шахте № 362 находился в пределах 3200 человек. В основном инженерно-технический персонал шахты проживал в городе Плауен. В работе было до 10–15 добычных и подготовительных участка. Основной объем работ велся на 3-м и 4-м горизонтах, на 1-м и 2-м горизонтах, можно сказать, велась доработка единичных продуктивных залежей.

Основные вопросы деятельности коллектива решались через начальников руководителей вспомогательных служб и советских завов главных административных отделов. Надо сказать, с местным контингентом начсостава шахты у Алексея Михайловича и меня сложились ответственные рабочие и доверительные отношения. Они называли его «Михалыч», меня «Алекс». Поскольку за нами был закреплен легковой автомобиль, мы позволяли себе, не ставя в известность соответствующий орган и избегая «хвоста», побывать в Рлауене, например, в домашних условиях на дне рождения у начальников участка Отто Галибах и Шмита; отметить в ресторане при ограниченном круге участвующих какое-нибудь важное шахтное или местное событие, а также съездить на оперетту в местный театр. Но излишняя доверительность иногда и подводила. Стало известно, что радиостанция «Голос Америки», находящаяся в западной зоне, стала очень часто и подробно, о чем должны знать не все, рассказывать о нашей шахте. Соответствующие органы Союза и ГДР начали копаться, а тут и выявился «жучок» – заместитель Тимофеева по общим вопросам Швабе скоропалительно сбежал туда.

Сказать, что работа была легкой прогулкой – лучше промолчать. Были бессонные ночи, пребывание на шахте по суткам, постоянное моральное и физические напряжение. Два оклада платили не за туристическую поездку. Забойщикам, штайгерам и начальникам участков в месяц было положено даже по литру спирта.

Расскажу только про одно неординарное событие. Вероятность его возникновения в большой степени связана с ошибкой геологов. При проходке квершлага с очередной заходкой случился громадный водоприток: врезались, по всей видимости, в солидную естественную полость заполненную водой. Авария высшей категории: насосные установки на четвертом горизонте нашей шахты не справлялись  с откачкой воды, и она пошла по стволам шахты № 277 и началось ее затопление.

По плану ликвидации аварий начальник шахты руководит мероприятием на поверхности, главный инженер находится на месте аварии. Около двух суток потребовалось, чтобы, во-первых, выложить, может уже десятую по счету, несмываемую потоком воды выстой до одного метра надежную перемычку в квершлаге (элементарно стену из мешков с песком, бетонных блоков и нескольких слоев кирпичной кладки), а во-вторых, не допустить попадания воды в электрические установки, трансформаторные. Работали горноспасатели, шахтные специалисты, добровольцы. Поднимешься на-гора, сменишь мокрую спецодежду, выпьешь 100 грамм спирта, перехватишь «bockwurst» (сосиску) – и снова вниз. Вероятность выхода из строя двух действующих шахт была наивысшая. Вот и ответственность была реальной, по самым высоким меркам.

Необходимо сказать о весьма, на мой взгляд, положительном моменте обеспечения стабильной и устойчивой работы шахт загранпредприятия в существующем нормальном режиме, а особенно для оперативной ликвидации любых аварий. На каждой шахте имелся постоянно по номенклатуре и объему необходимый запас материалов, запчастей, оборудования, что я практически никогда не встречал на шахтах и рудниках позднее в бывшем СССР. Руководители отрасли определенно понимали: так надо, на спичках не сэкономишь.

К данному времени между правительствами Советского Союза и ГДР на государственном уровне возникло решение о переходе загранпредприятия на новый статус, а именно – акционерного общества. Так было сформировано совместное АО «Висмут». Конечный продукт в полном объеме оставлялся за Союзом, а издержки недр пришлось чем-то оплачивать. Начали проводиться и организационные мероприятия, например, советских специалистов замещать подготовленными техническими работниками из местного населения. Это было определенным шагом по снятию сверхвысокой секретности с наших загранпредприятий.

По случаю нам даже было рекомендовано поучаствовать в Международном празднике трудового народа 1 мая 1956 года вместе со всем коллективом шахты. Для чего все наши сотрудники прошли под знаменами обеих государств в первых шеренгах коллектива шахты № 362 перед трибунами на главной площади города Плауэн. А потом уж без рекомендации мы определились что делать дальше.

В эти же весенние дни я получил с малой родины поселка Медведок известие, что на моем мотоцикле ВМW свояк Иван и сестра Людмила попали в серьезную аварию. Срочно передал продать этого дурного зверя, непригодного к нашим дорогам. Задумка, чтобы не рисковать больше, была такова: собираемся в отпуск и купим что-нибудь более безопасное, типа четырехколесного. В отпуске, не откладывая в долгий ящик, так и начали действовать. В те, не очень давние времена, автомобильный салон, называемый тогда повсеместно магазин, находился единственный в областном центре в г. Кирове. Заявившись туда, получили в ответ: «В настоящий момент ничего в продаже нет. Буквально на днях продали последнюю «Победу» с брезентовым верхом. Новых поступлений пока не ожидается».

Что делать? Продавцы разводят руками, но советуют: «Может съездите за Вятку, там есть магазин сельхозкооперации и вдруг вам повезет».

Да, повезло! Во дворе абсолютно условно называемого торгового центра за деревянным забором стоял одиноко «Москвич–401». Радость была не сверхмерной, но начались переговоры: за машину нужно на 700 рублей сдать сельхозпродукции – яиц, масла, шерсти, мяса. Где нам взять эту продукцию, когда у нас на худой конец даже ни одного петуха не имеется.

После традиционной утряски вопроса с заведующим торговой точки, платим 900 рублей, получаем паспорт на машину и едем в областную автоинспекцию. Ставим машину, как положено, на учет и получаем рекомендацию (хотя в областном городе был, пожалуй, всего один семафор на площади Ленина, а в поселке мой «Москвич–401» – первой и единственной легковой автомашиной) приехать на получение водительских прав.

Экзамены на получение водительских прав по вождению автомобилем принимались тогда тоже только в г. Кирове. Проштудировав еще малопараграфный Справочник дорожного движения и заполучив медcправку у знакомого врача (я с детства дальтоник), дней через 15 поехали со свояком Иваном на сдачу экзаменов. Для меня все прошло удачно, права без всяких пометок до сих пор хранятся, а свояк Иван на первый раз завалил теорию.

Машина для нашего семейного отдыха оказалась очень кстати. В поселке у моей мамы на отдых собиралось до 23 человек, считая и детей. Грибы, ягоды, рыбалка, песчаный плес на берегу реки Вятки – все нам было подручно, приятно и полезно.

Но особенно об одной поездке на «Москвиче» хочу рассказать особо. Поездка состоялась в мое родословное село Сырчан, чтобы повидаться с дедушкой Андреем Агафоновичем и передать ему подарки. Деду, бывшему успешному землепашцу и крестьянину, участнику русско-японской войны 1905 года, было уже 83 года и он окончательно ослеп. Подъехали к двухэтажному дому (сейчас, к сожалению, растащенному на дрова новыми сельчанами), тетя открыла ворота, и мы заехали во двор. Дедушка спустился по лестнице вниз, обнялись, поцеловались, спросил на чем приехали, обошли с ним машину. Он похлопал ладонью по капоту и спрашивает:

– Леня, а сколько тут лошадей?

– Говорю: «Двадцать три».

– Да, Леня, пора тебя раскулачивать.

Так вот, такая фраза на начало моей трудовой деятельности в последней встрече была сказана моим дорогим дедушкой, прожившим нелегкие времена войн, репрессий, коллективизации, отдавшим добровольно-принудительно в колхозный табун 11 лошадей и все нажитое своим трудом хозяйство.

Один молодой сосунок-жеребенок был предназначен в наследство специально для меня.

В 1953 году руководителем объекта № 6 был Сорокин. Говорили, в Союзе он был начальником глиняного карьера, здесь особым авторитетом не пользовался. Больше разговор шел о его предшественнике, Жаркове, оставшимся в воспоминаниях сотрудников как опытный, высшей квалификации горняк, проработавший на объекте солидный срок, но не сработавшийся с представителем спецоргана Давлатяном и закончивший загранкомандировку по его кляузе.

Удивительно то, что в 1959 году я встретил Михаила Матвеевича Жаркова в Институте горного дела СО АН СССР, где мы проработали до его кончины в одной лаборатории. По возрасту Михаил Матвеевич был старше меня вдвое, я рад, что он стал моим наставником, доброжелательным и чутким товарищем, организатором наших общих натурных экспериментов. Его глубокие и всесторонние знания, оценки и решения шахтерских проблем, подкрепленные богатым опытом руководителя горных предприятий в Великую Отечественную войну и после ее окончания – оказали большую помощь мне на научном поприще.

Начальник объекта № 6 Волынский, с которым в большей степени пришлось общаться будучи главным инженером шахты № 362, запомнился, в большей степени, также как знающий и волевой руководитель, шахтер-донбасовец. Мог и посоветовать, и жестко спросить. Это всегда наблюдалось на планерках и отчетах. Мелочных придирок и недопониманий Тимофеев и я не заслужили, пожалуй, ни разу.

Помощь Волынского всегда была предметной, и поблажек, как мне кажется, своим помощником он не давал. Поэтому не исключено, мое и Алексея Михайловича усердие с подачи руководства объекта № 6, обеспечили в трудовой книжке такие записи:

– « 6 ноября 1956 г. Благодарность за добросовестное отношение к порученной работе и активное участие в общественной жизни загранпредприятия».

– « 20 ноября 1956 г. Благодарность за успешное и досрочное выполнение Госплана за 1956 год и принятые обязательства в честь XX съезда КПСС».

В начале 1957 года настал черед отъезда в Союз Тимофеева А.М. К этому времени Отто Галибах закончил успешно организованные АО «Висмут» курсы, наподобие союзных послевоенных ВИК – высших инженерных курсов. Срабатываться с Отто времени не потребовалось, поскольку я знал его хорошо раньше. Даже по внешнему виду это была фигура и натура солидная, основательная, габаритная. С постоянной сигарой во рту. В общем, хозяин, который может с полуслова поставить зарвавшегося и непутевого работника на место. Поэтому, в  оставшемся до окончания моей загранкомандировки в мае месяце 1957 года время, я и Отто Галибах трудились также усердно и успешно. На прощание он организовал в г. Плауэне солидный товарищеский банкет, на котором мне вручили чудесный презент – антикварные шахматы, с гравировкой на шахматной доске такого текста:

– «Zur erienerung gewidmet von dein kollektiv des Schaht – komb. 362», что в переводе означает – «На добрую память от вашего коллектива шахты – ком. 362».

На этом, можно сказать, и закончилось мое начало трудовой деятельности. Ни я, ни бывшие ГУСИМЗ и загранпредприятие № 1051, ни настоящее АО «Висмут» никаких обязательств друг перед другом не имели. Поэтому моим решением продолжить наработку подземного стажа был выбран Кузбасс. Но это уже будет другая история.

К сказанному ранее хочу только добавить: из-за прошедших долгих лет в тексте могут быть небольшие огрехи – прошу искренне извинить меня за это.

 

СПРАВКА

 

Зворыгин Леонид Васильевич

 

Год рождения – 1931. 

Образование – с отличием Ленинградский ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени им. Г.В. Плеханова горный институт (1948–1953 гг.).

Специальность – горный инженер.

Трудовой стаж:

1953–1957 – загранпредприятие № 1051 (г. Ауэрбах, ГДР)

1957–1959 – шахта № 13 треста Кагановичуголь (г. Киселевск Кемеровский обл.)

1959–1984 – Институт горного дела СО АН СССР (г. Новосибирск)

1984–1991 – СКБ прикладной геофизики СО АН СССР (г. Новосибирск)

1991–1995 – ООО «Флюид» (г. Новосибирск)

1995–2016 Институт горного дела им. Н.А. Чинакала СО РАН (г. Новосибирск)

Кандидат технических наук (1968)

Награжден медалями «За трудовую доблесть», «Трудовое отличие» в связи с 100-летием со дня рождения В.И. Ленина, «За труд на благо города» в связи с 115-летием основания г. Новосибирска, «Заслуженный работник ИГД СО РАН» за большой вклад в развитие отечественной горной науки, 60 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг., отраслевым знаком «Горняцкая слава» II и III степени, серебряным знаком «Сигма» в связи с 50-летием СО РАН; почетными грамотами загранпредприятия № 1051 (АО «Висмут») Министерства угольной промышленности СССР, Новосибирского обкома профсоюза и Новосибирского обкома КПСС, Президиума ВЦСПС и Президиума АН СССР, Президиума СО РАН; благодарственными письмами Мэрии г. Новосибирска и Творческого объединения «Новосибирск Телефильм».

Ветеран труда Сибирского отделения РАН и ветеран труда Российской Федерации.

Лауреат премии губернатора Кемеровской области А. Тулеева.

Автор (соавтор) более 200 печатных работ, в.ч. 6 монографий и 32 авторских свидетельств на изобретения.

Телефон: 8 (383) 224 29 66