К разделу "Воспоминания висмутян"

                                                     ЭПИЗОДЫ                                              

      (заметки о моей  жизни в Германии в 60-х 70-х г.г. прошлого века) века)

      Мне пришлось трудиться со многими немецкими и советскими коллегами, в нескольких городах ГДР, на разных рудниках и шахтах. Конечно, обо всём я не смогу рассказать, опишу лишь некоторые свои личные впечатления.  Эти записки не претендуют на полноту; в них приведены лишь наиболее интересные, на мой взгляд, факты, события и некоторые детали.

      После окончания Свердловского горного института нас с Верой Михайловной направили на работу в Казахстан, где мы трудились, несмотря на довольно сложные условия. Так мы отработали пять лет; однажды меня пригласили в отдел кадров и предложили поехать на работу заграницу. Мы долго не думали и согласились. Тогда много наших специалистов геологов, геофизиков работали за рубежом. Мы оформили документы, через месяц нас вызвали в Алма-Ату, где с нами беседовал представитель из Москвы. Он сказал, что работать непосредственно по нашей специальности мы будем либо в Чехословакии, либо в Германской Демократической Республике. Месяца через два пришло предписание откомандировать нас в распоряжение какого-то московского почтового ящика (так тогда именовались секретные предприятия).

Мы прибыли в Москву, адрес: Большая Ордынка недалеко от метро «Новокузнецкая»; смотрим – громадное здание, вход строго по пропускам. Как мы узнали позже, это было Министерство Среднего машиностроения; в него входили все предприятия атомной промышленности – от геологоразведки до изготовления конечной продукции (в том числе и оборонной). Оттуда нас отправили в ГДР, на «Объект Собко». Как мы узнали позднее, этот загадочный Собко был Генеральным директором Советско-германского акционерного общества «ВИСМУТ». По железной дороге мы доехали до Франкфутрта-на-Одере, далее на автомашине до города Карл-Маркс-Штадт, где и находилась Генеральная дирекция. Побеседовал со мной Главный геофизик СГАО «ВИСМУТ» А.Н.Еремеев и направил меня в Тюрингию в город Гера, где находился «Объект 90» (Горнорудный комбинат в Тюрингии). В Генеральной дирекции трудились в то время мои коллеги по институту И.Лучин и Г.Шумков, окончившие институт на год позднее меня. Они приободрили меня и развеяли мои сомнения по поводу новой работы.

      Приехал я с семьёй: женой и четырёхлетним сыном Сергеем в город Гера, столицу Земли Тюрингия. Несколько трёхэтажных зданий, где проживали советские специалисты, и небольшая спортивная площадка носили название «Советская колония». Недалеко находилась воинская часть Советской Армии. Всё это располагалось на окраине города на холме, с которого открывался красивый вид на город и его окрестности: невысокие горы, покрытые лесом. Рядом с нашей «колонией» было кладбище. Холм, где стояли наши дома, носил название «Galgenberg», что в переводе означало: «Гора повешенных»: в средние века здесь казнили еретиков. В городе были, в основном, двух- и трехэтажные старые, красивые здания, обычно серого цвета. Отопление всюду было печное: в каждом доме, а то и в каждой комнате, стояли небольшие  красивые  печки, в которых сжигали брикеты, изготовленные из бурого угля. По утрам весь город покрывался тёмной дымкой от сгорания этих брикетов. Центр города был разрушен американо-английскими бомбардировками в 1944-1945 г.г.

      Запомнилась одна клёновая аллея, недалеко от нашей колонии: весной листва была нежно-зелёной, ближе к лету она становилась тёмно-зелёной, потом – коричневой, а к осени – красно-оранжевой и, наконец, жёлтой. Такого я больше нигде и никогда не встречал.

      Немного о нашем тогдашнем быте. Вначале нас поселили неподалеку от нашей колонии в отдельной двухэтажной вилле с подземным гаражом. В первую же ночь мы были напуганы, т.к. кто-то сильно стучал и по-немецки просил открыть. Наш сосед узнал, что это искали советского специалиста, работавшего на шахте, там произошло какое-то ЧП.

      В 1958 году в ГДР была ещё карточная система, но хлеб, сахар, молоко и крупы отпускались без ограничения. А мясо и колбасы, масло, сыр, яйца и др. – только по карточкам. Но нормы продуктов по карточкам были по нашим понятиям весьма велики. Правда, это было только для шахтёров, занятых на подземных работах, но именно такие карточки и полагались всем советским специалистам и членам их семей. Так что с питанием у нас, всё обстояло более чем благополучно. Все промышленные товары можно было купить свободно и в большом выборе. И цены были для нас вполне доступны. Так, например, моя зарплата была 1300 немецких марок в месяц,  хорошая женская шуба стоила не более 1000 марок, мужской костюм – 150, обувь от 30 до 50 марок. Много было всевозможной посуды, мебели и других товаров.

      Перед  тем, как мне направиться непосредственно на производство, со мной,  как и с каждым советским специалистом, в так называемом, «втором отделе» провели собеседование. «Холодная война» тогда была в самом разгаре. Объяснили, что граница с Западным Берлином фактически открыта и поэтому случаются всякие провокации, диверсии и даже были случаи попыток похищения наших специалистов. Так что всегда надо быть внимательным, как на работе, так и в городе. Каждый раз просить разрешения на любую поездку, по каким-либо делам.

      На другой день меня знакомили с рудником Шмирхау: большая шахта, рудные бункера, терриконы, железнодорожные пути и прочее. Когда мы проходили по рудному двору, раздался сильный взрыв: в воздух полетели камни, доски, выбило стёкла в некоторых помещениях. «Вот тебе и диверсия» сразу же подумал я. Но оказалось, это решили маленьким взрывом разрыхлить в бункере слежавшуюся и замёрзшую руду, но, видимо не рассчитали и положили чересчур много взрывчатки. Диверсия или нет: поди, разберись.

      Итак, меня назначили руководителем дозиметрической службы горнорудного комбината Роннебург (шахта Шмирхау и др.) непосредственно мне подчинялся штат так называемой «Воздушной лаборатории» (“Luftlabor”).

      Дело в том, что наиболее опасным для здоровья шахтёров был радиоактивный газ – радон. Он не имел  запаха, был бесцветен и ничем не выдавал себя. Концентрации его в нормальных условиях колеблются от 10-20 до 30-50 эман (это единица его измерения). Но в шахтном воздухе при добыче руды, его концентрации доходили до 100 – 500, а иногда и более эман. Поэтому нашей главной задачей было ежедневное отслеживание содержания радона в шахтном воздухе во всех горных выработках всех действующих шахт (а их было 4). Штат лаборатории состоял из 30-35 человек, которые отбирали пробы воздуха в резиновые футбольные баллоны и приносили их в лабораторию, где на специальной геофизической аппаратуре осуществлялись анализы. Результаты наносились на погоризонтные планы подземных горных выработок и эти данные мы передавали в Отдел вентиляции шахты, чтобы в местах высоких содержаний радона своевременно установить дополнительное проветривание и удалить оттуда радон. Да ещё была беда в том, что урановая руда залегала в углисто-кремнистых сланцах, а они, при соединении с воздухом самовозгорались, выделяя угарный газ – бич всех шахтёров. Так что работа наша была весьма ответственная.

     Из немецких коллег мне особенно запомнились старший лаборант Хайнц Киршнер и бригадир Эгон Пукнат. Это они спасли мне жизнь, когда я нечаянно надышался угарным газом и потерял сознание. Случай этот описан мною в рассказе «Окись углерода».

    Хайнц – примерно 45 лет, невысокий, худощавый, исключительно точный и порядочный человек, член Социалистической Единой партии Германии (после войны она объединила коммунистов и социал-демократов). Он был секретарём первичной партийной организации. Авторитетен; к нему часто обращались работники по каким-либо вопросам, и он старался оказать помощь, в основном через профсоюзную организацию шахты. Он искренне дружелюбно относился и к СССР и к нам, советским специалистам. К знаменательным датам он устраивал собрания коллектива, и мне было даже неловко слушать его выступления с выражением глубокой благодарности за освобождение Германии от фашизма, за обучение работе с приборами и за помощь в повседневной работе. Нам вручались скромные подарки: книги, небольшие сувениры и т.п.

      Очень большие права имели в ГДР профсоюзы. Мы привыкли, что у нас в СССР профсоюзы, в общем-то, занимались больше бытовыми вопросами, а здесь – председатель профкома имел прав, пожалуй, не меньше, чем директор предприятия: все вопросы, касающиеся трудящихся без ведома профсоюза не могли быть решены.

     Эгон Пукнат был молод, лет 18-20, у него всегда был красивый румянец,  руководил он подчинёнными ему рабочими хорошо, каждый день мы имели полные сведения со всех выработок и шахт. Он, несмотря на свой возраст, входил в комитет профсоюза шахты. Как-то раз я спросил его: женат ли? Он ответил, что пока не женат, но у него есть «подруга» (Freundin). Я вначале даже не понял, что это такое. На мой дополнительный вопрос он ответил: «Ну, как я могу жениться? Мы с Ренатой должны вначале получить квартиру, купить мебель, кроме того, мы договорились с ней приобрести ещё автомобиль или мотоцикл или катер. Вот сейчас я, помимо работы ещё подрабатываю в одной мастерской, а Рената – трудится на фабрике и ещё выступает как модель на показе мод. Вот года через четыре мы сможем и пожениться. И родители нас поддерживают в этом решении». Такая расчётливость молодого человека меня вначале удивила. Мы же у себя, молодые люди, думали не о будущем благополучии, а о любви: «нравится девушка – женись, а дальше будет всё хорошо» (вернее, должно быть всё хорошо). Для меня, только что приехавшего из Союза, где мораль и даже семейная жизнь строго контролировалась парткомом, комсомолом и даже профкомом, всё это было как-то неожиданно и непривычно. Однако, поразмыслив, я понял, что такой трезвый подход не так уж и плох.

     Так я проработал примерно полгода. Потом, учитывая моё образование и квалификацию горного инженера-геофизика,  меня назначили главным геофизиком всего горнорудного комбината («Объекта 90»), в который входили четыре подземных рудника и два карьера Кульмич и Зорге. Как это произошло, описано в рассказе «Тюрингский арбитраж». Для меня такое назначение, вообще говоря, было неожиданным. Но главный инженер Комбината И.Н.Матюшенко пояснил мне прямо, что я здесь единственный горный инженер-геофизик со специальным  образованием. Это меня как-то успокоило и я, по предложению того же Матюшенко, сдал свои дела по воздушной лаборатории моей жене, которая училась в институте в одной группе со мной.  А маленького сына Сергея пришлось увезти к моей маме на Урал, в Нижний Тагил, где он и жил почти четыре года.

     Новая работа была весьма ответственна: я отвечал за контроль выполнения плана комбината по количеству и качеству добываемой на шахтах и карьерах руды, отправляемой для переработки на гидрометаллургический завод и на две фабрики.

Дело в том, что геофизики контролировали в каждом забое шахты или карьера отработку руды. Отвечали за то, чтобы в руду не попадала пустая горная порода, контролировали каждую вагонетку, каждый грузовик. И всё это буквально ежеминутно; рассчитывали количество и качество руды с каждого места, и по этим данным  определялось выполнение плана по каждому участку, каждой шахте и карьеру и в целом по всему горнорудному комбинату. Такой контроль осуществлялся с помощью радиометрических геофизических приборов: ручных, вагонеточных и автосамосвальных. Каждый день с нашего комбината отправлялось несколько железнодорожных составов на заводы и фабрики по обогащению и переработке руд. Вся эта работа осуществлялась в тесном контакте с Отделом технического контроля (ОТК). А от выполнения плана зависел и заработок шахтёров, и ежемесячная премия. Так что малейшая ошибка могла привести к крупным неприятностям.

       В 1959 году на День Республики к нам на шахту Шмирхау приезжал премьер-министр ГДР Отто Гротеволь.  Состоялся большой митинг; было много горняков, он выступал с трибуны, установленной на площади у самой шахты. Видно было, что это спокойный, интеллигентный человек. Шахтёры относились к нему с уважением. Многие залезли даже на крыши построек, чтобы видеть его. Полицейские вежливо просили сойти с крыши. Один рабочий сказал другому (а я стоял рядом и всё слышал): «Ну, что это за власть! Уговаривают. Раньше как стукнул бы дубинкой, так сразу же все бы слезли».

       Моим заместителем по немецкой части был Райнхольд Новак. Молодой человек, лет 25, невысокого роста, с хитринкой в глазах, энергичный, слегка лысоватый, весьма скрупулёзный в профессиональных делах. Трудились мы с ним в полном  взаимопонимании и дружбе. Все немецкие коллеги его уважали и точно выполняли все его поручения и замечания. С Райнхольдом и его женой Эрикой мы дружили семьями. Как-то раз, кажется, в день праздника 1-го мая он пригласил нас с Верой Михайловной к себе в гости. В соответствии с существующими тогда режимными требованиями ко всем советским специалистам, работающим в СГАО «ВИСМУТ», я просил разрешения у начальника 2-го Отдела К.В.Хренова. Получив его согласие, мы с женой заготовили подарок и цветы, и пошли в гости. Жили они недалеко от советской колонии. Квартира была просторна, удобна, хорошо обставлена, всюду были чистота и порядок.

      Родители Райнхольда до войны проживали в Чехии, там он и родился. Сразу после войны, как немцы, они были репатриированы (попросту выселены) в Германию (ГДР), где получили жильё и работу. Надо сказать, что многие немцы, как я узнал позже, проживавшие на территориях, перешедших к Польше, также были переселены в ГДР. Вот так, в соответствии с договорённостями между Англией, США и СССР, решались после войны все территориальные и национальные проблемы.

      Мы впервые были в гостях у немцев, и нам всё было интересно, но некоторые детали показались нам непривычными. Например, вначале нам подали бутерброды, на второе – «рулады», свёрнутые в рулончики тонкие ломтики варёного мяса, начинённые мелконарезанными солёными огурчиками.

В каждый рулончик была воткнута металлическая палочка, за которую было его удобно его брать. Сейчас – это всё привычное дело и нечему удивляться, но тогда это было для нас ново. После были поданы овощной салат  и затем ­кофе с печеньем и пирожным. И уже после всего этого мы пили маленькими рюмочками (20 грамм) водку или ликёр, по желанию. За столом мы говорили по немецки, т.к. Эрика не знала русского языка. Я рассказывал об истории моего родного города Нижнего Тагила, о  музее, первые экспонаты которого были внесены заводчиками Демидовыми ещё в середине 18 века. Кстати, Акинфий Демидов приобрёл тогда в Фрайбергской горной Академии минералогическую коллекцию. Им было всё это интересно, и они внимательно слушали. В общем, наша встреча была весьма дружелюбной, и мы остались  довольны. Думаю, что и семья Новак тоже.

     Весьма интересен был ещё один немецкий коллега - геофизик рудника Шмирхау Зигфрид Рабе. Высокий блондин с орлиным носом и строгим взглядом. Он только что окончил институт, но держался очень уверенно, самостоятельно и даже с некоторым высокомерием. Как бы показывая: «Вы хотя и главный геофизик, но я здесь более хозяин, нежели кто-либо». Мне он казался гордым и заносчивым, но дело он своё знал хорошо, работа шла нормально. Позже я узнал, что его жена, дочь профессора, была арестована, осуждена и отбывала наказание в тюрьме за изготовление и распространение антисоветских листовок. Можно только представить, как он торжествовал спустя 30 лет, когда наши войска покинули ГДР и обе Германии объединились.

      Ещё один случай. На руднике Лихтенберг главным геофизиком шахты  работал наш специалист Павел Теляковский. Как-то раз на него пожаловались немецкие коллеги: он за год ни разу не спускался в шахту, и не понимает всех сложностей, с которыми приходится сталкиваться геофизикам при выполнении плана добычи руды. Меня, как главного геофизика комбината, попросили принять участие в собрании группы «Свободной немецкой молодёжи» (FDJ), аналоге нашего комсомола. Секретарь нашей партийной группы Голубин (он же – начальник отдела кадров) сказал мне: «Там могут быть провокации, так что ты будь начеку и построже». Как раз накануне был день советской авиации, и на параде в Тушино были показаны самые новейшие советские самолёты: стратегические бомбардировщики, сверхскоростные штурмовики и истребители, побившие все мировые рекорды дальности, высоты и скорости полёта.

     Нужно добавить, что за неделю до этого в районе шахты пролетел американский военный вертолёт; наши истребители мигом посадили его, как раз перед шахтой. Американцы сожгли все свои карты, напились и выглядели пьяными. Так закончилась эта провокация.   

     В соответствии с уставом СГАО «ВИСМУТ» советские специалисты занимали должности: Генерального директора, главных инженеров, главных геологов и главных геофизиков на всех уровнях: горнорудных комбинатах, шахтах, карьерах. Немецкие коллеги были на должностях начальников комбинатов и заместителей советских специалистов. Такое положение объяснялось еще и тем, что среди немецких коллег практически не было специалистов, в частности, мы геофизики, проводили их обучение, объясняли принципы устройства геофизической аппаратуры, эталонировку приборов и методику различных измерений. Поэтому, когда на собрании я услышал в выступлениях немецких коллег, что было бы лучше, если бы главным геофизиком шахты Лихтенберг был немецкий специалист, т.е. тенденцию нарушить устав Акционерного общества и сложившийся «статус-кво», решил, не допустить прецедента и поставить всё на свои места. Своё выступление я начал тем, что военная мощь Советского Союза является «холодным душем» для поджигателей новой войны. Наши народы пострадали от войны более всех других и нужно крепить нашу дружбу и взаимопонимание. Но всё-таки ощущение было таково, что люди молча слушают, но в душе думают по-своему. В целом резолюция собрания была положительной. Теляковский стал спускаться в шахту почти ежедневно (если с планом по качеству руды было тяжело), а через квартал он уехал в Союз и на его место пришёл наш новый товарищ, который с большим энтузиазмом принялся за свою работу на шахте.

       На нашем горнорудном комбинате была ещё Геолого-поисковая Тюрингская экспедиция. Главным геофизиком там был Борис Собачкин, мой однокурсник по Свердловскому горному институту. Вместе с ним трудились Юрий Рощин, Инна Коллонтай, Клим Володин. Они внедряли радиометрическую вертолётную аэрогаммасъёмку территории деятельности комбината, с целью выявления новых площадей, перспективных на обнаружение урановых месторождений. В связи с американской провокацией (несанкционированный полёт их военного вертолёта) наши исследования были довольно сложными. Приходилось каждый полёт  вертолёта и его маршрут детально согласовывать с нашими военными, иначе нам не гарантировали безопасность. Однажды, во время полёта над центром города Гера (столица Тюрингии), в котором все мы жили, аппаратура зарегистрировала высокую радиоактивную аномалию. Надо сказать, что в это время (1959 год, 14 лет после войны) центры почти всех промышленных городов Восточной Германии всё ещё стояли в руинах после американских бомбардировок в 1944-1945 гг. Это мы видели в Карл-Маркс-Штадте (теперь Хемнитц), Лейпциге, Дрездене, Гере, Цвиккау, Плауэне и во многих других. Особенно тяжело было смотреть на руины столицы Саксонии – Дрездена, в котором были только дворцы и музеи и не было никакой промышленности, тем более военной. Но Дрезден входил в зону советской оккупации, и в марте 1945 года он был подвергнут жестокой бомбардировке. Последствия её были сопоставимы с атомной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки.

      Так вот, в центре города Гера шли восстановительные работы и строились различные здания. Мы точно засекли во время полёта место наибольшей радиоактивности. На другой день мы вместе с Борисом Собачкиным и Райнхольдом Новаком поехали с прибором на место аномалии и обнаружили там строительный бутовый камень, который использовался для закладки фундаментов строящихся зданий. В этих глыбах мы нашли очень богатую урановую руду – уранинит (урановую смолку). Мы поинтересовались, откуда этот каменный материал. Оказалось, из Гарца – это на северо-западе ГДР. Помните, в «Фаусте» И.Гёте в тех местах на скале «Брокен» ведьмы устраивали «Вальпургиеву ночь» - свой шабаш и «летали на мётлах». И ещё: неподалеку от того места на возвышенности стоит вырубленный из скалы большой памятник Фридриху Барбароссе – тому самому, именем которого Гитлер назвал план нападения на Советский Союз. Вот тебе и чертовщина: именно там и была эта вредная руда. В средние века там было множество рудников, добывавших медь, свинец, железо, никель. В наше время там, в городе Мансфельде, находился большой медный рудник и несколько шахт. Из шахты «Отто Брозовски» и был этот строительный материал. Мы побывали на этой шахте, организовали вывоз урановой руды и установили там геофизический контроль. Возможно, что и до сих пор в фундаментах некоторых зданий в центре города Гера, вблизи «Сальватор-кирхе» могут встретиться и радиоактивные камни. Хорошо ещё, что мы вовремя заметили это и не допустили дальнейшего загрязнения города.

       Среди советских геофизиков наиболее заметной фигурой был Борис Гаврилович Рассохин, Герой Советского Союза. Среднего роста, сухощавый, русые волосы, голубые глаза, взгляд человека, много повидавшего в своей жизни. Был он наш земляк, из Свердловска, учился почти одновременно с нами, но в другом институте: Уральском политехническом институте (УПИ), и по другой специальности: химическая переработка урановых руд. На руднике он изучал радиометрическую контрастность урановых руд, с целью возможности удаления механическим способом  «пустой горной породы» из таких руд. В шахту он не ходил – этого не требовала его работа.

     На фронте он был лётчиком и с ним произошёл в городе редкий случай. Он так рассказывал его нам. «Иду я как-то по улице – смотрю, встречается знакомое лицо, а кто, никак вспомнить не могу. Прошёл я мимо, потом оглянулся, гляжу, тот человек тоже остановился. Потом подходит ко мне и говорит: «Здравствуй, Борис». И я вспомнил, почему мне его лицо знакомо. Перед битвой на Курской дуге я летал фотографировать немецкие позиции. С их стороны тоже летал самолёт разведчик. Нам категорически запрещалось вступать в воздушный бой во время выполнения разведочных фотосъёмок, т.к. наши материалы были необходимы командованию. Так вот, в воздухе мы часто встречались с немецкими самолётами разведчиками. Летали довольно близко, даже приветствовали друг-друга при встрече покачиванием крыльев». На наш вопрос «А как он узнал твоё имя?» Рассохин ответил: «Когда я поднимался в воздух, то немецкая рация передавала предупреждение: «Achtung! In Luft russische Аs Boris Rassochin!» («Внимание! В воздухе русский ас Борис Рассохин!»).

     После Германии я не встречался с Рассохиным, но в журнале «Уральский следопыт» № 5 за 1985 г. в повести «Госпитальные рассказы» прочитал  заметку: «Борис Гаврилович Рассохин».  Там было описан его подвиг: на штурмовике «Ил-2» он разбомбил четыре немецких эшелона с танками, бензином, техникой, был подбит, у него было тяжёлое ранение, за этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Он, не долечившись,  сбежал из госпиталя, и в своей части ему разрешили летать в разведку. В  1955 году он окончил институт и через два года был направлен на работу в ГДР. После возвращения в СССР он защитил кандидатскую диссертацию и трудился в Уральском научном центре.

      Среди других геофизиков запомнился Константин Плакида: москвич, всегда относившийся ко всему с большой долей скепсиса.  Немецкие геофизики работали, по его мнению, кое-как; обедая в шахтной столовой, подаваемый большой шницель с гарниром он называл «салом с сухарями», хотя мне такой шницель казался хорошим и вкусным.  Питание на шахте  (вернее обед) был бесплатным, всегда сытным и обильным. Кормили в столовой по талонам, которые выдавали каждый месяц без всяких карточек.  Всегда салат из свежих овощей, какой-нибудь суп, второе из мяса или рыбы, непременно кофе или компот. Иногда предлагали «Eintopf», т.е. первое и второе в одной большой миске (в прямом переводе «айнтопф»  означает «в одном горшке»). Это, мог быть густой гороховый суп с парой больших сарделек. Блюдо это было введено ещё при Гитлере, когда безработные строили автострады, их кормили таким блюдом бесплатно и давали порции  для дома.

       Костя был женат на Елене Гамбурцевой – дочери известного советского геофизика, академика, одного из авторов, создавших методы сейсмической разведки нефтяных месторождений. Она была скромной, ничем не выделялась и всегда была «в тени». Единственно, что увлекало Костю, так это различные катера, яхты. Он один из первых купил комбинированный катер мини-яхту «Дельфин пират», разборный (80 кг), с мачтой и килем, непотопляемый, с тентом и стеклом впереди как у автомобиля; на него можно было ставить мотор. Этой покупкой он соблазнил ещё несколько наших товарищей, в том числе и меня. Катер этот пролежал у меня в гараже лет тридцать, пока я не подарил его сыну Сергею.

      Другой геофизик – Юрий Рощин и его жена, тоже геофизик, Инна Коллонтай (то ли внучка, то ли племянница известной советской дипломатки Александры Коллонтай, соратницы Ленина). Оба они были жизнерадостные оптимисты, москвичи, трудились в Тюрингской геологической экспедиции и никогда не посещали шахты, это тоже не входило в их работу. В Москве они работали в НИИ Средмаша.  Почему-то они не ладили со своим начальником – Борисом Собачкиным. После работы в Германии мне довольно часто приходилось встречаться с Юрой Рощиным. Он работал научным сотрудником в Средмашевском институте, где я защищал кандидатскую диссертацию. Позже Юрий тоже защитился и стал известным учёным.

     Ещё один геофизик, Темир Янбухтин, тоже трудился в Тюрингской экспедиции. Он был сыном заместителя Министра финансов СССР. Очень порядочный, вежливый и корректный человек, хороший специалист. Впоследствии, будучи доктором наук, я написал положительный отзыв на его кандидатскую диссертацию, а лет через 10, и на его докторскую работу.

     Наша жизнь в ГДР в силу тогдашних обстоятельств (разгар «холодной войны»), как я отмечал ранее, находилась под неусыпным вниманием и контролем нашего отдела кадров и других отделов такого рода. Свободного времени у нас, в общем-то, было мало. Нам (в том числе и членам семей) необходимо было заниматься в политкружках, готовить выступления, участвовать в дискуссиях, писать рефераты. Мы изучали философию, политэкономию, внешнюю политику.

     Иногда нас просили прочитать лекции в гарнизонах советской группы войск в Германии (ГСВГ). Однажды начальник отдела кадров нашего объекта («Объект 90») Голубин предложил мне прочесть лекцию о минеральных ресурсах СССР. Я подготовил такую лекцию с интересными  содержательными примерами, главным образом, с места моей прежней работы в Казахстане (Тургайском прогибе). Лекцию я делал в штабе армии «Юг» ГСВГ, в городе Нора, близ Веймара. Большой зал офицерского клуба был полон; лекцию я произносил в свободной манере, все слушали с большим вниманием, видимо, лекция такого рода была здесь впервые. Никакой политики; только об интересной работе геологов, об открытиях новых месторождений, о богатствах недр нашей страны. Лекция была принята очень хорошо. После лекции меня лично поблагодарил Командующий, генерал-полковник Валерий Толубко (через два года он стал командующим всей Группы советских войск в Германии). Через пять лет ему присвоили звание маршала, и он возглавил в СССР новый род вооружённых сил: Ракетные войска стратегического назначения. Его адъютант пригласил меня в офицерский ресторан, мы роскошно поужинали. Во время ужина я поинтересовался не нападёт ли на нас НАТО. Он сказал, что у нас здесь такая мощь, что за десяток дней опрокинем всё НАТО в Ла-Манш, если они посмеют напасть на нас.  Затем мне передали  подписанную В.Толубко благодарность командующего. На другой день, когда я пришёл на работу и показал Голубину эту грамоту, он очень обрадовался и передал её в куда-то «наверх», что называется «отчитался» за свою партийную работу с кадрами.

      На моей лекции присутствовал корреспондент радиостанции «Волга» (Группы советских войск в Германии). Ему так понравилась лекция, что он поехал в творческую командировку в Кустанай и встречался там с начальником Северо-Казахстанского геологического управления Г.М.Тетеревым, о чём впоследствии он сам мне сам рассказал.

     Многие сотрудники и их жёны занимались в кружках художественной самодеятельности; к каждому празднику выступали с концертами в своём клубе и на других объектах перед коллективами советских специалистов, а также в гарнизонах Советской армии. Я принимал участие в постановке водевиля А.П.Чехова «Медведь», играл главную роль Георгия Степановича Смирнова, помещика-дуэлянта. Валентина Алексеева талантливо сыграла роль помещицы Елены Ивановны Поповой, а роль её слуги Луки играл горный инженер Суханов. На смотре в Центральном клубе СГАО «ВИСМУТ» в городе Карл-Маркс-Штадте мы заняли первое место. После возвращения на Родину я поставил этот спектакль в художественной самодеятельности вместе с геологами нашего управления в Кустанае.

     Как я отмечал, наше начальство делало всё, чтобы у нас как можно меньше было свободного времени. Почти каждую субботу организовывались  экскурсии: по городам, замкам, музеям, памятным местам, местным курортам и т.п. Так мы познакомился с Лейпцигом; посещали знаменитую ярмарку, побывали в кирхе, где играл И.С.Бах; смотрели «Памятник битвы народов», воздвигнутый в честь победы над Наполеоном, рядом – русская церковь, построенная на смоленской земле, которую специально привозили из России.

Интересно было посетить «Ауэрбахскеллер», описанный И.Гёте в его знаменитом произведении «Фауст» и многое другое. Побывали и в Дрездене, в известной картинной галерее (она была уже восстановлена после американской бомбардировки в апреле 1945 г.), восхищались Сикстинской мадонной, возвращённой Советским Союзом в ГДР. Были и в столице – Берлине, в Потсдаме, где проходила конференция трёх держав в 1945 г. и во многих других местах.

     В летний период наши дети отдыхали в пионерских лагерях, расположенных, как правило, в курортных местностях. Практиковалось посещение театров; в Геру приезжал даже  итальянский театр «Ла Скала».

      По крупным праздникам: 1-е Мая, День Победы 9 мая (там он праздновался как «День освобождения»),  7-го Октября – День Республики, повсюду проводились демонстрации, торжественные собрания, праздничные концерты.

А 23-го февраля каждого года происходило возложение венков к могилам советских солдат и немецких антифашистов. Самым большим праздником оставалось католическое Рождество, который всегда был нерабочим днём и праздновался всеми. Ещё один неизвестный для нас праздник – народный немецкий обычай: «День отцов» (Faterstag), весной, в середине мая, мужчины брали пиво, закуски  (обычно вкусные сардельки «Bockwurst») и уходили на природу, в лес. Там отдыхали, шутили и потом шли по своим домам.

       Поощрялась коллективная охота, рыбалка. Я купил два хороших ружья и рыболовные принадлежности. С охоты и рыбалки всегда приходил с трофеями. Обычно перед праздниками всю добытую дичь (косули, олень, зайцы или утки) мы сдавали на общую кухню, и всему коллективу советских специалистов и членам их семей готовили праздничный ужин. Охота почти всегда была очень удачной. Так, например, когда мы охотились на уток вблизи границы с Польшей, за вечернюю и утреннюю зорьку мои трофеи составили 18 уток.

     Помимо всего, мы всё время изучали немецкий язык. Нашим преподавателем был Эрих Яч, он работал бухгалтером в магазине «HO-Wismut» (в СГАО «ВИСМУТ» были свои магазины, забыл сказать, что и своя полиция, и даже свой суд). Русский язык Эрих знал хорошо, выучил в совершенстве в нашем плену. Кстати, многие немецкие сотрудники также были нашими военнопленными. Яч – полноватый, аккуратный и добрый человек, которого мы все весьма уважали.

     Наши женщины часто посещали магазины, лавочки, ателье. Особым спросом пользовались перламутровые сервизы «Мадонна», различные ковры, гобелены, хрусталь. В то время здесь было изобилие таких товаров, а в Союзе – их было очень мало. Покупали хорошие пианино, но покупать их нам разрешалось только в том городе, где мы проживали. Когда один из нас (геолог Ю.Алексеев) заказал по почте очень хорошее пианино «Bechstein» в городе Фрайберге, и ему пришла оттуда открытка, что он может приехать и получить свой заказ, ему пришлось пережить неприятный разговор в нашем «Втором отделе». На его вопрос: «Почему я не могу купить себе вещь, там, где я хочу?», ему кратко ответили:  «Не положено».

    Хорошим женским портным была хозяйка ателье Мадам Аш; у неё шили себе туалеты многие наши жёны. Причём, почти к каждому празднику шила там свои наряды в том числе и моя жена Вера Михайловна.

      В то время я купил хороший сувенир: оригинальную настольную лампу в виде фонарного столба с прислонившимся к нему выпившим бюргером.

     Увлекались мы и киносъёмками, только что входившими тогда в моду. Мы приобрели хороший чешский киноаппарат «Адмира» с двумя объективами и много снимали. Эти плёнки целы до сих пор, и теперь мой сын Сергей  переписал их на современные носители - лазерные диски; всё-таки это хорошая память в истории нашей семьи.

      Никакого воровства за всё время пребывания в ГДР я не встречал. Криминальная полиция работала там просто безукоризненно. У многих из нас были велосипеды, и мы оставляли их на ночь у подъезда. Однажды кто-то из наших специалистов утром не обнаружил свой велосипед; ему порекомендовали обратиться в полицию. Через три дня его пригласили в криминальную полицию и предложили взять свой пропавший велосипед, уже перекрашенный в другой цвет, он даже вначале его и не признал. Но велосипед был именно тот, это установили по заводскому номеру, а номер полиция выяснила в магазине, где был продан этот товар. Так работала немецкая полиция, и это в городе со 100-тысячным населением!

      Работа у меня шла нормально, все шахты и карьеры регулярно выполняли планы  добычи и отгрузки руды на гидрометаллургические заводы и фабрики,  как по количеству, так и по её качеству. Конечно, проследить за всем этим и корректировать показатели за каждую смену и сутки было непросто. Необходимо было всё время отслеживать, чтобы в конце месяца всё точно сошлось между геофизическими измерениями у нас и результатами химических анализов на заводах. Мы должны были поставлять на заводы руду со строго определённым содержанием в неё металла. Но, как-то раз в конце месяца начались расхождения, всё время возрастающие. Мы проверили всё, что было у нас возможно, но никакой ошибки в наших измерениях не обнаружили. А завод утверждал, что у них вообще ошибки быть не может. Тогда была создана «межведомственная» комиссия: химики проверяли нас на шахтах и карьерах, а мы – результаты их анализов на всех стадиях передела рудной массы. После тщательной проверки нам удалось найти скрытый резерв на конечном этапе извлечения металла в технологической цепочке на гидрометаллургическом заводе. Это было настолько доказательно, что скрывать это было невозможно. Но на другой день нас вызвали в Генеральную дирекцию и информировали, что «этот металл есть резерв всего СГАО «ВИСМУТ» и что не нам судить об этом». Предложили исправить наше «недовыполнение плана» в следующем месяце. После этого авторитет геофизиков на нашем  объекте значительно укрепился.

      Так я проработал здесь два года. В конце 1959 года в «ВИСМУТ» приехал новый главный геофизик Юрий Павлович Тафеев. До этого он был Директором Всесоюзного НИИ разведочной геофизики в Ленинграде (ВИРГ). Когда я трудился в Казахстане, мне приходилось один раз встречаться с ним на конференции по геофизике в этом институте. После того, как он познакомился со всеми предприятиями СГАО «ВИСМУТ», он предложил мне возглавить геофизику на самом крупном горнорудном комбинате «Объекте 9» (комбинат в Саксонии, один из крупнейших в мире в то время). Он сказал, что там необходимо провести исследования по радиометрической обогатимости урановых руд, затем выполнить проектирование такой фабрики на руднике и, наконец, осуществить строительство и пуск её в эксплуатацию. Вначале я отказывался, говорил, что у меня мало опыта, но Юрий Павлович сказал, что, во-первых, у меня такое специальное образование, и, во-вторых, я уже весьма положительно показал себя по работе на «Объекте 90».

     Итак, я попрощался со своими коллегами и переехал на новое место работы.

Вообще говоря, впервые урановые руды были впервые обнаружены как раз в Саксонских Рудных горах ещё в средние века. Тогда горняки считали их «смоляной обманкой» (Pechblende), засоряющей серебряную и никелевую руду и выбрасывали её в отвалы пустой породы. Интересно, что в то же время была известна так называемая «Шнеебергская болезнь»: в этом небольшом городке люди часто болели и не понимали отчего. Оказалось, что некоторые дома были построены непосредственно на рудных жилах со «смоляной обманкой».

       Интерес к этой руде появился лишь после открытия её радиоактивности Беккерелем в 1895 г. Мария Складовская-Кюри и её муж Пьер как раз из старых отвалов шахт в районах Яхимов и Иоганнгеоргенштадт в 1896 г.  брали эту «урановую смолку» и выделяли из неё радий.  Для  получения  0,1 грамма радия им пришлось переработать более тонны этих руд!

    После войны 1941-1945 гг. по договорённости с союзниками Саксония и Тюрингия вошли в зону оккупации Советского Союза. На этом настоял И.В.Сталин ещё на Ялтинской конференции в 1944 г. Знал ли он о том, что там находятся урановые месторождения или нет - неизвестно. Можно лишь отметить, что в апреле 1945 г. американцы продвинулись на 250 километров восточнее заключённой ранее с СССР договорённости (т.е. фактически захватили всю Саксонию и Тюрингию). Там у них три месяца  в составе армейских подразделений работала специальная группа геологов («ОЛСОС»).  После строгого предупреждения маршала Г.К.Жукова американцы покинули эту территорию. Говорят, что их геологи дали отрицательную оценку перспектив ураноносности этого региона («Всё уже добыто ранее»). Кстати, и Гитлер не знал, какие крупные урановые месторождения ещё могли быть здесь открыты, что и было сделано впоследствии советскими геологами и геофизиками.

     Сразу после ухода американцев сюда вошли Советские войска и наши специалисты. Вот что было потом: в период 1946-1969 г.г.было  обнаружено несколько десятков урановых месторождения, из них одно – впоследствии оказалось гигантским и отрабатывалось в течение почти 50-ти лет (вот на нём-то мне и предстояло работать). Итак, с января 1960 года я приступил к новой работе. Отличия от полученного мной опыта работы на месторождениях Ронебургского рудного поля были значительные. Там разработка в шахтах  месторождений осуществлялась путём бурения и массовых взрывов, руда отгружалась на заводы целыми эшелонами каждый день. Здесь – совершенно иное: уран залегал в тонких рудных жилах (которых было более двух тысяч, залегающих почти вертикально на глубины до 2-х километров). Руды часто были комплексные: вместе с ураном иногда встречались никель, кобальт, серебро и висмут (поэтому и акционерное общество называлось «ВИСМУТ»). На каждой шахте (а их было 5) на глубине нарезались «горизонты» горных выработок через каждые 20 метров, а уже из них отрабатывалась,  каждая рудная жила, да так тщательно, чтобы отдельно выделить самую богатую руду, ту самую «Pechblende». Она грузилась в металлические ящики и так непосредственно отправлялась  в СССР на соответствующие предприятия. Конечно, при такой отработке получалось много и бедных руд, которые по железной дороге отгружались на гидрометаллургические заводы, где из них получали концентрат, который тоже отправляли на советские предприятия. В научных кругах Минсредмаша (особенно велика в этом начинании роль Леонида Чеславовича Пухальского – главного геофизика Минсредмаша) появилась идея: все эти бедные руды обогащать непосредственно на рудниках. При удачном решении этой проблемы получался значительный экономический эффект за счёт резкого сокращения транспортировки пустой породы на перерабатывающие заводы и фабрики, её последующей переработки. Так что мне пришлось не только осваивать, но и совершенствовать существующие там методики геофизического обслуживания и контроля горных работ. Используя накопленный опыт и возможности геофизической аппаратуры, мы, при активном участии московских специалистов и учёных, проводили научные исследования, а затем проектирование и строительство непосредственно на шахтах радиометрических обогатительных комплексов. Их использование позволяло сразу после выдачи из шахты бедной и даже некондиционной руды, отделять пустую породу от руды, отправлять её в отвалы, а полученную кондиционную руду – на химический завод. Замечу, что за эту работу многие из нас получили правительственные награды СССР. Вручал их нам М.Г.Первухин, Посол СССР в ГДР, ранее он был Министром среднего машиностроения, но в 1956 году был снят с этого поста «за поддержку антипартийной группы В.М.Молотова». Молотов выступал тогда против политики Н.С.Хрущёва по освоению целинных земель в Казахстане; он предлагал не поднимать целину там, а начать восстановление сельского хозяйства российского Нечерноземья. Вот теперь стало видно, кто был прав.

      Наша советская колония располагалась на окраине города Ауэ, на месте бывшего курорта: место – чудесное, рядом лес, река, небольшой парк, в котором весной цвела японская вишня и почти круглый год цвели прекрасные рододендроны. В городке было четыре трёхэтажных здания,  общежитие со столовой, спортплощадка и клуб. Со стороны леса – небольшая гора, у подножия которой проходил «Флюссграбен», узкий канал, огибающий гору и вдоль него в лесу «терренкур» - небольшая дорожка для прогулок.

     Место это ранее было довольно известным курортом: Нидершлема-Альберода. Здесь в довоенное время для лечения использовались радоновые ванны (радон – радиоактивный газ).

      Позднее, когда в шахтах на глубине разрабатывались урановые жилы, через водоносный пласт прошли горную выработку (квершлаг), режим подземных вод был нарушен и источник иссяк. Сколько там не возводили различных бетонных перемычек, такая вода на поверхность больше не выходила. Так что «полечиться» этой целебной водой нам не пришлось.

    На руднике было несколько крупных шахт: 38, 254, 366, 371 и ряд мелких, вентиляционных, для транспортировки материалов – вспомогательных. Самая глубокая достигла глубины 2 километра. Температура стенок горных выработок на глубине достигала 60 градусов Цельсия; для создания сносных условий труда там работали мощные холодильные установки.

    При разработке месторождения большая роль принадлежала геофизической службе. Во-первых, геофизики прослеживали места оруденения в жилах; во-вторых, замеряли все вагонетки, чтобы не допустить попадания руды в отвалы  пустой породы; в-третьих, замеряли количество руды и содержание в ней металла, что и определяло выполнение планов работы всего коллектива горнорудного комбината.

    Моим заместителем был Вилли Виттхун, лет 45, бывалый шахтёр, получивший опыт у советских специалистов. Он пользовался непререкаемым

авторитетом среди  всего коллектива геофизической службы.

    Все измерения геофизики выполняли с использованием самой разнообразной аппаратуры: ручных и переносных радиометров, измерения вагонеток проводились на стационарных рудоконтрольных установках (РКС), кроме того, были лабораторные установки и пр. Всем этим сложным хозяйством руководил очень знающий, симпатичный Зигфрид Фогт. Не помню даже случая, чтобы какие-нибудь измерения срывались из-за поломки аппаратуры. Он вовремя проводил профилактический ремонт.

      Главными геофизиками на шахтах были советские специалисты - инженеры-геофизики, а их заместителями – немцы, в основном, практики. На 38 шахте трудился москвич Александр Шпанов; на 366 – мой земляк Всеволод Слукин из Свердловска, заместителем его был Хельмут Фиккер; на 375 – украинец Андрей Назарюк. Все мы работали дружно: всегда во взаимопонимании, без всяких недоразумений и тем более конфликтов.

     Геологоразведочные работы в окрестностях комбината проводила Саксонская геологоразведочная экспедиция. Главным геофизиком там был Юрий Нилович Лукин, а заместителем у него Пауль Вечёрек. Вспоминается казусный случай. Шофером у Лукина был весьма оригинальный немец. Как-то раз он пришёл к Юре и сказал: «Шеф, я завтра на работу не приду, меня вызывают в суд. А в чём дело? Да мне в буфете подали холодную сосиску. Я сказал, что это за власть у нас такая, что не следит за порядком в буфете! Вот меня и вызвали в суд». Через день он вышел на работу и сказал: «Меня судили за оскорбление власти и присудили полгода тюрьмы, но свободных мест в тюрьме не оказалось, и меня временно отпустили на работу». Через месяц его всё же посадили, но на воскресенье его отпускали домой. Когда срок наказания истёк, он говорил: «Хорошая у нас власть, себя уважает».

     Главным инженером комбината был А.В.Потетюрин. Однажды он «подставил» меня. Дело обстояло так. На одной из шахт работала бригада горняков, во главе с бригадиром Хофманом. Они всегда были передовыми, перевыполняли план и неплохо зарабатывали. И главный инженер перевёл их на другой участок, для поддержки выполнения плана. Там они стали зарабатывать меньше и высказали своё недовольство своему начальству. Решили провести общее собрание бригады, пригласить советского главного инженера и, как говорится, «поговорить на чистоту». Потетюрин вызвал меня и сказал: «Там бригада Хофмана хочет провести встречу в ресторане «Голубой ангел», сходи, посиди с ними, потом мне расскажешь, как и что». Я даже был польщён таким приглашением, но когда в этом ресторане собрались шахтёры и стали высказывать претензии к руководству шахты и главному инженеру Потетюрину, мне было, как говорится, не до шуток. Кое-как отделался. А ведь пойти должен был он сам, или, по крайней мере, кто-либо из горного отдела, а никак не геофизик. Кстати, «Голубой ангел», это было название одного кинофильма, в котором блестяще сыграла свою первую роль всемирно известная актриса Марлен Дитрих.

    Главным геологом комбината был Д.В.Славягин, его заместителем – Карл Файерер, закончивший Московский институт цветных металлов. Женат он был на русской девушке, женился ещё в Москве во время учёбы. Потом всё же разошёлся (вернее, ушла от него жена) и второй раз женился на немке. Впоследствии он был заместителем главного геолога всего СГАО «ВИСМУТ»; был награждён орденом Ленина. Как-то у себя дома он показал мне замечательную коллекцию саксонских самоцветов. После нашей «перестройки» я пытался узнать, как сложилась его судьба, и даже посылал ему книгу «Геологическая служба России. К 300-летию основания», но ответа не получил.

      В геологическом отделе работал Карл-Хайнц Линкерт, там же работала и моя жена Вера. Линкерт очень интересовался Наполеоном и даже написал о нём небольшую книгу. Мне он подарил замечательный образец агата из ручья Шлоттвитц. В этом же геологическом отделе эксплуатационной геологической разведкой и подсчётом металла в недрах занимался Генрих Ведешкин, наш однокурсник – геолог. Впоследствии, за открытие и разведку месторождения урана в Северном Казахстане он был удостоен Государственной премии СССР. Вместе с ним была его жена Бэла Дворянчикова, которая тоже училась в нашем институте вместе с нами.

В то же время трудились в горном отделе Борис Николаевич Зябрев, В.И.Платонов, Н.Фабричнов, В.Ильченко и другие наши горные инженеры.

      В воскресные дни советские специалисты часто ездили на различные экскурсии, а зимой - кататься на лыжах на зимний курорт Обервизенталь, рядом с чешской границей, там было самое высокое место в ГДР. Там были подъёмники, так что кататься было удобно. Часто устраивались соревнования по прыжкам с трамплинов, и я даже снял на кинокамеру знаменитого спортсмена Хельмута Рекнагеля.

     Часто мы ездили на рыбалку и охоту. Ловили форель в горных реках. А осенью охотились на зайцев: прочёсывали поля с кормовой свёклой, там была большая ботва, и в ней прятались зайцы. Мы шли цепью, человек десять, метров в 20 друг от друга и стреляли по выбегавшим из ботвы зайцам. За одну охоту добывали до 15-20 штук. Однажды под Новый год я принёс четырёх больших зайцев. Мы свежевали их и отдавали на кухню, и нам готовили хороший новогодний ужин сразу для всех советских сотрудников и их семей. Так мы встречали в клубе каждый новый год.

    С клубом связано ещё одно воспоминание. Многие из нас принимали участие в художественной самодеятельности. Помню, что мы ставили пьесу «Клоп» В. Маяковского. Сохранилась программа «Показ драматических коллективов на смотре художественной самодеятельности советских сотрудников СГАО «ВИСМУТ», 1961 г. Дворец культуры 5 мая, Зигмар, Карл-Маркс-Штадт.

1, 2, 3, 4 картины. Действующие лица и исполнители:

Присыпкин – И.Карнаухов                        Парень в очках – В.Мосолков

Баян – В.Митяев                                          Изобретатель – П.Лазарев

Зоя Берёзкина – Т.Шибря                                    Слесарь – А.Сливин 

Эльзевира Давидовна (невеста) - Е.Бандалетова    Гость – И.Дыдалин

Розалия Павловна - В.Ковалёва                               Пожарник – Ю.Горбачёв

Разносчик пуговиц – В. Слукин                            Девушка – В.Пампура

Разносчик кукол – В.Пампура                    Разносчица яблок – Н.Колесникова              

Разносчик абажуров - А.Бирюк              Разносчица галантереи - В.М.Марченко                     

Разносчик шаров – Ю.Лукин                      Разносчица духов – Б.Дворянчикова                        

Разносчик селёдок -  Ю.Глазов                      Босой парень – А. Назарюк

Продавец книг – В.В.Марченко                     Режиссёр – Л.Киреева  

Оформители: Г. Зайков, В.Галемин, В.Антонов                                                                                                                                                                                                        

    Привожу здесь эту программку для того, чтобы не забыть тех коллег и товарищей, с которыми пришлось вместе жить и трудиться в 1960-1962 гг.

     К нам в клуб с концертами часто приезжали известные артисты. Помню, приезд Н.Крючкова; перед концертом он попросил: «Дайте мне стаканчик водки». К.Шульженко не хотела начинать своё выступление, пока её не накормили свежесваренной манной кашей на молоке. Приезжал И.Кобзон со своей женой Вероникой Кругловой. А новый год мы встречали за одним столиком с тогда ещё молодой  Л.Зыкиной. Она была очень скромной и пела все песни, которые мы просили её  исполнить.  

       Летом 1961 года я был командирован в Чехословакию на уранодобывающее предприятие «Яхимова доля» - аналог нашего «ВИСМУТА». Каким образом был командирован – описано в рассказе «Командировка в ЧССР». Там нас представили Генеральному директору предприятия «Яхимова доля» Семёну Николаевичу Волощуку, которого через пять лет, я встретил в СГАО «ВИСМУТ» как Генерального директора уже этого предприятия. Пока я был в Пршибраме (в этом городе находилась Генеральная дирекция этого чешского предприятия), в Берлине за одну ночь 13 августа была воздвигнута «Берлинская стена», и нам пришлось попереживать за наших родных, оставшихся в ГДР, т.к. была весьма напряжённая международная обстановка – в самом разгаре «холодная война». Началом для этой войны стало желание США и Англии не допустить поставок добываемого в Восточной Германии урана в Советский Союз. Они даже создали специальный трест, который бы продавал урановую руду только в США и Англию. Сталин категорически отверг такой вариант. После этого У.Черчиль произнёс свою знаменитую речь в Фултоне, в которой призвал к «освобождению» Советского Союза.

        В конце осени в советском посольстве в Берлине состоялся партийный актив советских специалистов, на котором присутствовал и я. Посольство располагалось на улице «Унтер ден линден», метрах в 300 от Бранденбургских ворот. Мы ходили смотреть на берлинскую стену; были около рейхстага, (который находился за стеной в британской зоне оккупации). Такой остроты противостояния мне ещё наблюдать не приходилось: английский офицер, стоявший наверху рейхстага, достал большой тесак (плоский штык) и показал, что перережет нам горло, а полицейский на нашей стороне показал ему, что его (этого офицера) повесят.  Вот такая была обстановка. На партактиве выступал наш посол Первухин, он сказал, что сухопутных сил у американцев и их союзников не так уж много, и что нам не стоит  беспокоиться.

      Ещё один эпизод из того времени. По средствам массовой информации ГДР и СССР было объявлено, что англичане прорыли тоннель в сторону ГДР и под землёй подсоединились к правительственной связи ГДР, и прослушивали все разговоры. Большое было возмущение и ноты протеста. Но многие годы спустя, уже в конце 90-х годов, по нашему телевидению выступал ветеран КГБ (теперь ФСБ) и заявил, что в окружении бургомистра Западного Берлина (ФРГ) был наш агент, который своевременно передал информацию нашей разведке, и Правительство ГДР давало по этой связи дезинформацию.

     Надо сказать, что из ФРГ тогда велась очень активная пропаганда против ГДР по многим радиоканалам и по телевидению. В СССР такие передачи «Радио Свобода», «НТС» и др. просто глушились: сплошной шум и треск и ничего не разобрать о чём говорят. В ГДР глушить не удавалось, т.к. все передатчики были почти рядом. Так вот, телевидение ГДР транслировало программу «Чёрный канал», название – намёк на содержание пропагандистских передач из ФРГ. Вёл передачу талантливейший ведущий барон Карл Эдуард фон Шнитцлер. Таких талантливых контрпропагандистских передач больше никогда и нигде я не видел. Во-первых, сам автор: бывший барон, активный сторонник народного социализма. Он даже обратился к Вальтеру Ульбрихту (в то время секретарь Социалистической единой партии Германии – СЕПГ), чтобы ему разрешили отказаться от баронского титула. Но В.Ульбрихт сказал: «Дорогой Карл, для нас ты всегда наш товарищ, но для многих немцев, особенно в ФРГ, твой баронский титул значит очень много». Вот, например, краткое изложение одной из его передач. Показывается встреча бывших солдат и офицеров гитлеровского СС в виде собрания  немцев, «изгнанных со своих земель». Они бодро размахивают флагами, призывают вернуть Богемию и Силезию (эти земли после войны отошли к Чехии и Польше соответственно). Затем выступает маленькая девочка и поёт: «Моя милая родина – Силезия, я никогда не видела тебя, но ты моя родина и я когда-нибудь вернусь к тебе». Вот под эти кадры К.-Э. фон Шнитцлер даёт комментарий: «Немцы! Вас уже обманывали два раза в этом веке, два раза война исходила с нашей территории, не давайте обмануть себя в третий раз».  Под эти его слова показывают, как гитлеровские войска пересекают границу Польши, переходят границу СССР, показывают подмосковное поражение немецких войск, показывают разгром немцев под Сталинградом, показывают, как советские войска штурмуют Берлин, а потом диктор ещё раз говорит: «Вот к этому вас и призывает снова телевидение и радио ФРГ, думайте, прежде чем поддаваться их призывам». После этого влияние западной пропаганды сходит на нет. Кстати, сам В.Ульбрихт под Сталинградом был в Красной Армии и вёл пропаганду против немецких войск.

     В 1962 г. на работу в «ВИСМУТ» приехал мой сокурсник Владимир Ивлиев; но работал он в Генеральной дирекции. Я довольно подробно объяснял ему производственную ситуацию, старался детальнее ввести его в курс дела, но так получилось, что он стал работать не на производстве, а освобождённым председателем профсоюза (профкома советских сотрудников) и довольно преуспел в этом деле.

     13 декабря 1961 г. родился наш сын Игорь. С утра Вера почувствовала, что ей пора ехать в больницу. К ней пришла врач Александра Алексеевна Зябрева и срочно вызвала автомашину, чтобы отвезти Веру в  больницу  СГАО «ВИСМУТ» в городе Карл-Маркс-Штадте. Но по дороге начались схватки, и пришлось остановиться по пути тоже в «висмутовской» больнице для шахтёров в городе Штольберге на полпути до Карл-Маркс-Штадта. Несколько позже, весной 1962 года у меня сильно заболели почки, и я месяца полтора лежал на лечении в этой больнице.

     После того как привезли Игоря домой, нам сразу же выделили большую трёхкомнатную квартиру на втором этаже. К нам часто приходила навестить Игоря немецкая медсестра Инга, которой очень нравился наш сын. Она подарила ему небольшой сувенир – повесила на шею серебряный кулончик в виде сердечка.

    Поскольку Вера уже не работала, я съездил домой в Нижний Тагил и привёз старшего сына Сергея. Он ещё не ходил в школу, и ему здесь всё было интересно.

     Летом 1962 года закончился срок моей заграничной командировки, и мы всей семьёй выехали на Родину. Самым большим достижением моей работы на Саксонском горнорудном комбинате я считаю то, что за два года нам удалось ввести в эксплуатацию такой геофизический комплекс радиометрического обогащения руд, какого ещё не было в мире. Добытая в шахте бедная, «некондиционная» руда обогащалась; из неё удалялась пустая порода, а уже обогащённая «кондиционная» руда транспортировалась на завод. Причём вся руда вначале промывалась, затем разделялась по крупности, а затем каждый кусок породы в свободном падении сортировался с помощью специальной радиометрической аппаратуры на три класса: «пустая порода»,  «бедная руда» и «богатая руда», каждый кусок при этом падал в предназначенный для него свой бункер. 

        Когда я уезжал на Родину, немецкие коллеги подарили мне статуэтку из дерева: саксонского шахтёра, в каске и с отбойным молотком. Это - ручная работа, такие делали здесь ещё с прошлых веков, как настоящий рудногорский сувенир. Сейчас я смотрю на этот сувенир и вспоминаю всех моих немецких друзей и коллег.

        Итак, Вера и сыновья уехали в Нижний Тагил к маме Анне Фёдоровне. Меня же пригласили в Министерство среднего машиностроения и предложили поехать на работу в качестве главного геофизика горнорудного комбината на Мангышлак, в город Шевченко. Меня представили директору этого комбината Рубену Арамаисовичу Григоряну; он дал мне записку и сказал, что нужно показать её в Кисловодске представителю комбината и меня на самолёте переправят на другую сторону Каспия на полуостров Мангышлак. Я решил поехать и посмотреть, что это там такое. Долетел до Кисловодска, показал записку, на другой день меня посадили в самолёт ИЛ-2 и мы вылетели на восток. Однако пришлось ещё приземлиться в Махачкале: с Мангышлака пришла срочная радиограмма: «Загрузите самолёт минеральной водой». Я заночевал в гостинице у порта и на другой день вылетел в Шевченко. Самолёт был полностью  загружен ящиками с «Нарзаном». Как я выяснил позже, это вода была не для буфета, а вообще для питья, т.к. пресной воды там тогда не было, и её возили «с материка», как там говорили. Спустя три года там был построен первый в мире атомный опреснитель морской воды, и проблемы водоснабжения больше не было.  Специалисты жили в основном без семей, ибо ни жилья, ни подходящих условий не было – комбинат и город только ещё строились. На берегу Каспия, метрах в 300 стояли несколько бараков; в одном была контора, в другом – общежитие-гостиница. Я переговорил с начальством, ознакомился с состоянием работ: всё только-только начиналось. Мне предстояло организовать «на голом месте» геофизическую службу на вновь строящемся гигантском горнорудном предприятии, где разработка урановых руд осуществлялась в большом карьере.

    К вечеру я решил искупаться, т.к. стояла неимоверная жара. Пошёл к морю; весь берег был усеян гниющими водорослями, запах довольно неприятный, хотя и пахло немного иодом. Кое-как искупался, вода была очень солёной. Пришёл в гостиницу, но была такая духота, что я и кушать не захотел, попил нарзана и лёг спать. Вот тут и начались мои муки: неимоверная духота и влажность: спал под одной простыней, долго не мог уснуть, простыня вся была мокрой от пота. Так я провёл ещё один день и ночь и решил, что тут нам не выжить. Ну, куда тут с маленьким сыном, да и школы ещё не было, а Сергею надо было с осени идти в школу. Да и климат – чего и говорить, если даже я едва выносил эту жару и влажность. Так что я решил не прельщаться на очень высокий заработок (порядка 1000 рублей), и отказаться от такого лестного предложения Министерства, о чём и написал заявление. Отбыл обратно в Москву, оттуда – домой и потом – в Кустанай, на прежнее место работы; приняли меня сразу же очень тепло, стал работать главным инженером крупной геофизической партии с окладом 200 рублей.

    Так закончился мой первый этап работы заграницей.

    Я успешно работал, поступил в заочную аспирантуру при Свердловском горном институте на кафедру Рудничной радиометрии. Сдал все вступительные экзамены (в том числе английский язык) и стал собирать материал для диссертации, опубликовал свои первые научные работы: «Применение радиометрии для поисков месторождений титана», «Возможности радиометрии при поисках нефти в Тургайском прогибе» и др.       

      Так миновало три года. Весной 1965 года я получил письмо от главного геофизика Первого главка (геологического) Министерства среднего машиностроения Леонида Чеславовича Пухальского, он предлагал мне, учитывая мои знания, опыт работы и немецкий язык, снова поехать на работу в ГДР. Посоветовавшись с Верой и мамой, я дал согласие. А уже через месяц пришёл официальный вызов и мы, оставив хорошую квартиру и всю мебель, выехали всей семьёй в Москву. Быстро были оформлены необходимые документы, паспорта, визы, и наша семья через неделю уже была в Карл-Маркс-Штадте.

        Главный геофизик СГАО «ВИСМУТ» А.И.Горшков направил меня на новый рудник Кёнигштайн, недалеко от Дрездена. Советские и немецкие специалисты жили в городе Пирна, в отдельных домах на окраине города.

      Сам рудник располагался примерно в двух километрах от известной крепости «Кёнигштайн» в живописной курортной местности «Саксонской Швейцарии» неподалеку от реки Эльбы. Эта средневековая крепость располагалась на крутой скале высотой метров 150. Во время войны в ней содержались пленные французские генералы, в том числе главный соратник генерала де Голля, генерал Жеро. Он сумел сбежать из этой крепости, связав несколько простыней, однако, до победы над фашизмом он не дожил.      

        Месторождение ещё разведывалось, как скважинами, так и шахтным способом. Пласты руды залегали на глубинах 250-400 метров в пропластках песчаников. Мне поручили осуществлять геофизические поиски на флангах и в окрестности этого месторождения. Со мной вместе трудился немецкий инженер Иоахим Зауэр, очень скромный и знающий специалист. Он предложил вести поиски глубокозалегающих руд методом электроразведки. Для глубинного геологического картирования мы применяли протонный магнитометр, который в то время даже ещё не использовался в Союзе, т.к. производился он только в ГДР. Заместителем главного геофизика здесь был известный мне ещё по работе на горнорудном комбинате «Объекте 9» добрый и исполнительный Пауль Вечёрек.

        Во время наших поисковых работ мы видели пещеру, в которой в конце войны хранились шедевры Дрезденской картинной галереи, переправленные в Советский Союз, отреставрированные там и переданные Германской Демократической Республике. Когда мы были на экскурсии в дрезденской картинной галерее мы любовались всеми этими шедеврами. Особенно произвела на меня впечатление «Сикстинская мадонна» Рафаэля: какой-то добрейший, ласковый взгляд, излучающий тепло и боль за будущие страдания Спасителя – её сына.

     Главным инженером рудника был Николай Иванович Иванов, ранее он трудился на Украинском горнорудном комбинате в городе Жёлтые Воды. Главным геологом – Эдуард Левонович Саруханян, потом мне пришлось еще поработать с ним вместе. Исключительно жизнерадостный, весёлый и приятный человек, большой умница-геолог. Иногда он разыгрывал такие шутки, что, как говорится, хоть стой, хоть падай. Вот один пример. К нам приехал в командировку на полгода один специалист-геолог из Москвы, приехал без семьи. И вот Эдуард спрашивает его: «Как тебе тут, не скучно без жены? Да, говорит, конечно, невесело. А ты, говорит Эдуард, разве не ходил в наш отдел кадров? А зачем? Как зачем? Тут есть одинокие немки и в нашем отделе кадров тебе могут дать талон на встречу с такой немкой, вот и не скучайте с ней вместе». Командировочный поверил и на другой день пошёл с этим вопросом к начальнику отдела кадров. Что тут было, не описать словами.

    На объекте было много сотрудников из московских институтов, работавших там по линии технической помощи: В.И.Шумилин, З.А.Некрасова, В.И.Воробьёв, И.В.Мельник и др.

     Наш сын Сергей ходил в школу в городе Дрездене (вернее его возили, как и всех наших учащихся на автобусе) это километрах в 15 от города Пирны.

     Так проработал я чуть более года, после чего, учитывая мой опыт работы на горнорудных комбинатах в Тюрингии и Саксонии, меня перевели в Генеральную дирекцию СГАО «ВИСМУТ» в город Зигмар в геологический отдел, на должность старшего геофизика – куратора «Объекта 90» (Роннебург). «Объект 9» курировал мой коллега Е.А.Богданович, он был старше меня, фронтовик, любимой его фразой была «заповедь чиновника»: «Знаешь – молчи, сказал – не пиши, написал – сумей отказаться». Но у меня так никогда в жизни не получалось, я старался изо всех сил выполнять порученное мне дело.

     В целом, судя по отзывам А.И.Горшкова, я довольно успешно справлялся и с этой работой. Главным геологом «Висмута» тогда был Александр Абрамович Данильянц - знающий, строгий и требовательный специалист. Здесь же работал в качестве заместителя Данильянца Карл Файерер, а также очень умный и порядочный геофизик Карл Кёлер.

       Немного о наших переводчиках. Я обходился без их помощи, но некоторые наши специалисты часто не могли работать без переводчиков. Переводчики были высококлассными знатоками немецкого языка. Так, например, В. Афонькин даже переводил труды Эриха Марии Ремарка «Три товарища» и др. и даже написал учебник.

        Помимо всего прочего, они ещё были и своего рода дипломатами. Вспоминаю один такой случай. На каком-то приёме в честь 20-летия ГДР я оказался невольным свидетелем разговора между Генеральным директором СГАО «ВИСМУТ» С.Н.Волощуком и каким-то немецким представителем из Берлина. Разговор переводил А.Шишкин. Видимо, разговор зашёл в тупик и С.Н.Волощук  что-то довольно жёстко ответил на вопрос немецкого чиновника. Тот сразу же ответил, что его неправильно поняли, и Альберт Шишкин сразу же сориентировался и попросил прощения за неточный перевод. Позже он мне сказал, что перевёл всё точно, но нужно было сразу же погасить нарождавшийся конфликт.

      Выделили нам просторную трёхкомнатную квартиру в советской колонии; Сергей стал учиться в школе для детей военных в городе Карл-Маркс-Штадте. Потом и Игорь пошёл в первый класс в эту же школу. По вечерам наши сыновья (да и все дети), с интересом и удовольствием смотрели телевизионную детскую передачу «Sandmenchen» (Песочный человечек). Передача была настолько познавательна и интересна не только для детей, но и для взрослых. Суть её заключалась в том, что некий гномик приходил к детям в гости, и все смотрели детскую передачу. В ней говорилось о порядочности, о трудолюбии, об интересных событиях, о технике, об устройствах механизмов, о животных и растениях, о культуре, уважении к старшим и т.д. Таких замечательных детских программ больше не видел. Это не то, что «Хрюша» и «Степашка» в нашей вечерней детской передаче.

     В 1967 году при «ВИСМУТе» было организовано Центральное геологоразведочное предприятие (ЦГП). Главным геологом был назначен Юрий Сергеевич Данилов, главным инженером – Станислав Иванович Голиков (мой однокурсник,  по специальности буровик), а меня назначили главным геофизиком. Задача перед ЦГП поставлена весьма важная: проводить доразведку флангов эксплуатируемых месторождений и поиски новых по всей территории ГДР. В состав ЦГП входили 4 экспедиции: Саксонская (гор. Ауэ), Тюрингская (гор. Гера), Восточно-Рудногорская (гор. Пирна) и Северо-Саксонская (гор. Вермсдорф).

      В экспедиции трудились А.Д.Попов, В.Величкин, В.Бельский, В.Шиловский, Б.Рыбалов, В.Ветров, А.Скляров, В.Панкратов, С.Старцев, Ю.Лукин которого по моей просьбе пригласили сюда на работу из Москвы. Из Кустаная я вызвал хорошего моего знакомого геофизика В.Эртнера; он привёз с собой прибор для магнитного каротажа скважин. Начальником ЦГП вначале был Н.Шрёдер, потом его перевели в Министерство в Берлин, а на его место был назначен И.Харлас. Начальником планового отдела был Ф.Цумпе, которого тоже через некоторое время перевели в Берлин. Заместителем Ю.Данилова был Х.Оельшлегель, а заместителем С.Голикова – К.Иордан. Моим заместителем был Райнер Троммер, энергичный, довольно самоуверенный инженер, недавно окончивший Фрайбергскую горную академию. Он занимался в заочной аспирантуре, и я помогал ему в этом. Мне не составляло большого труда оказывать ему консультации. Однажды он даже спросил меня: «Откуда у Вас, Вячеслав Васильевич, такие глубокие и обширные  знания?». «От учёбы в Уральском горном институте», - с гордостью за наш институт ответил ему я. Однажды он меня очень удивил: в начале рабочего дня пришлось срочно выехать в Гарц (это примерно в трёх часах езды на автомашине). Я утром не успел позавтракать, а остановиться у какого-либо кафе было некогда. Приблизительно через час езды Райнер раскрыл свой портфель, вынул коробку с бутербродами, термос с кофе и стал завтракать. Я смотрел на это и «глотал  слюнки», но Райнер не обращал на меня никакого внимания. Через несколько дней у нас зашёл разговор о народных обычаях, и я спросил его, чего же он не угостил меня в тот раз. И он вполне серьезно ответил мне: «Вячеслав Васильевич, Вы же мой руководитель и могли обидеться, если бы я предложил Вам бутерброды». И тогда я вспомнил, что некоторые немцы – рабочие, когда просили у своего соседа сигарету, давали за неё 10 пфеннигов; таков обычай. Позже после общения такого больше не было.

      Нам удалось организовать комплексные геофизические измерения по всем исследуемым площадям: глубинную радиометрическую съёмку, электро- и магнитокаротаж, гаммакаротаж всех пробуренных скважин, гравиразведку, магниторазведку, электроразведку и др. Ценные консультации давал мне Алексей Ильич Горшков – главный геофизик СГАО «ВИСМУТ».

      Но наиболее важным делом было геологическое прогнозирование новых площадей и участков, перспективных на выявление новых урановых месторождений. С поверхности практически вся площадь была исследована ранее, и нам нужно было определять глубинное геологическое строение территории и на основе этого выделять участки для детальных поисков. Изучение глубинной геологии можно было осуществить только с помощью геофизики: гравиразведки, магниторазведки и электроразведки.

       Это направление поддержал Главный геофизик Министерства Леонид Чеславович Пухальский. Мы проводили такие площадные съёмки, а затем, используя трансформации потенциальных полей с помощью компьютера, строили модели распространения различных горных пород на глубину. Я предложил компьютерную программу, которую определил как «гравиметрическое зондирование» и это помогло находить  решения некоторых задач по прогнозу новых перспективных площадей. После построения новой карты глубинного геологического строения мы, по совету доктора Г.А.Пелымского, «наложили» на неё местоположение известных месторождений и оказалось, что они располагаются в довольно специфических  условиях. Выделив  новые участки с аналогичным глубинным строением, мы рекомендовали их для бурения. Так началось важное научное исследование, которое и стало основой для написания и последующей защиты моей кандидатской диссертации. На защите моей диссертации в Московском институте Средмаша («ВНИИХТ») на учёном совете присутствовали виднейшие геологи-уранщики, профессора, члены-корреспонденты Академии наук: Ф.И.Вольфсон, Д.Я.Суражский, Ю.А.Арапов и др. Был также Главный геолог Средмаша Н.С.Зонтов, куратор А.И.Яковенко. После защиты они подарили мне картину и подписали: «Вячеславу Васильевичу в день блестящей защиты кандидатской диссертации».

     Тема моей диссертации: «Особенности глубинного геологического строения Саксо-Тюрингской структурно-фациальной зоны и перспективы её рудоносности (по данным интерпретации геофизических данных с использованием ЭВМ)». Это исследование представляло практический интерес и, учитывая и мой опыт, мне предложили работу в Москве, в системе Министерства среднего машиностроения, в Центральном НИИ информации и технико-экономических исследований по атомной науке и технике.  Это определило мою судьбу на  все последующие годы.  Я возглавил научное направление по компьютерному прогнозированию месторождений в должности старшего научного сотрудника. Перед нашей лабораторией была поставлена задача: провести по разработанной методике прогноз площадей, перспективных на выявление новых урановых месторождений в пределах Северного Казахстана, где строился новый горнорудный комбинат. В дальнейшем там было открыто несколько месторождений. Кроме того, в Якутии, Казахстане, на Кавказе в других регионах СССР на основе нашей компьютерной технологии были открыты месторождения олова, сурьмы, золота, меди, фосфоритов. Министерство геологии рекомендовало технологию для всех ведомственных экспедиций, а через несколько лет за разработку компьютерной технологии геопрогноза и её широкое внедрение наш коллектив был удостоен Государственной премии СССР.

      В это время в Селятино строился кооперативный дом для ветеранов атомной промышленности. И мне  выделили в этом доме четырёхкомнатную квартиру. Десять лет мы оплачивали свой кредит, плюс 1,5%  в год.

    Перед отъездом я просил Генерального директора С.Н.Волощука дать мне возможность пожить с семьёй несколько дней в Берлине, в гостевой вилле. Он разрешил, и мы с Верой и детьми несколько дней жили в Берлине, осмотрели достопримечательности, музеи, парки, зоосад, телебашню, дворцы Потсдама.

    Так началась наша жизнь в Подмосковье. За время моей работы мне приходилось часто бывать в командировках и на полевых геологических поисках. Объездил почти весь Советский Союз: Казахстан, Среднюю Азию, Украину, Кавказ, Урал, Сибирь, Забайкалье, Дальний Восток. Участвовал в научных симпозиумах и семинарах в Болгарии, ГДР, Венгрии, Румынии, Польше, Финляндии, США и ФРГ. Делал доклады на двух Международных геологических конгрессах: в Москве (1984 г.) и Вашингтоне (1989 г.). Впоследствии трудился в Международном научно-исследовательском институте проблем управления Академии Наук СССР и Совета экономической Взаимопомощи (СЭВ).

     Довольно солидный научный задел, несколько монографий и многочисленные научные публикации (более 200) стали той основой, которая позволила мне впоследствии написать и защитить в 1984 г. докторскую диссертацию по теме: «Компьютерные технологии геологического прогнозирования (методологические и прикладные аспекты)».

      Пожалуй, я сам не решился бы на этот непростой шаг; на меня «нажал» вице-президент Академии наук СССР академик Николай Павлович Лавёров. Он сказал, что таких полных научных данных и практических результатов мало кто имеет из докторантов. Опять мне пришлось писать работу без отрыва от производства, было довольно трудно, тем более что жил-то я в Селятино, и каждый день на поездку в Москву на работу тратил более 4-х часов в день. Видимо я перетрудился, да и начальство моё, мягко говоря, не очень поддерживало мой энтузиазм; я довольно серьёзно заболел, лечился полгода, но всё-таки успешно защитил свою диссертацию. В 1995 году был избран членом-корреспондентом, а в 2001 – Академиком Российской Академии Естественных наук РФ. В 2002 г. Указом Президента РФ В.В.Путина за заслуги в области геологии и многолетний добросовестный труд мне было присвоено почётное звание «Заслуженный геолог Российской Федерации».

      Завершая свои воспоминания, могу сказать: «Мы жили и трудились в непростое, но славное время».

Марченко Вячеслав Васильевич

Январь 2008 г.

К разделу "Воспоминания висмутян"

На главную